Порубежье (СИ)

Тоже черноволоса она, как и Власа, но у Власы волосы колечками вьются, лицо круглое, на щечках и подбородке ямочки, улыбка постоянно до ушей растягивается. У Софы волосы прямые, гладкие, как шелк, глаза огромные, синие, черты лица тонкие, улыбается едва-едва, держит себя скромно. Но характер железный. Слышала не раз Власа, как эта мелкота своих болотных родственников к порядку строила. И без злости всё это, одним авторитетом, так сказать!

Надо будет и вправду до Софы забежать, позвать на реку, родителей ее проведать да вместе поплавать. Сельские еще не купаются, холодно, но им-то с подружкой можно на втором омуте у дядьки, там вода даже зимой теплая, мыльня там у водяника…

Марыся — она не любит, чтоб теткой ее звали, — реку и дно в порядке держит, вода чистая, дно мягкое, омутов всего два, там, где их с дядькой Вадиком жилье. Местные уважают, не лезут в омуты. Конечно, кому понравится, что к тебе в избу влезут, да еще бардак будут учинять?

Утопленников в реке Полисти нет, аж и забыли местные, когда последний утопленник тута был. Наверное, старый барин Лисовский, и то не оставила его в реке Марыся.

Про девок и говорить нечего: до смеху бывает, если и взбредет какой дуре тут топиться, вот уж ее с реки гонят так, что по воде как посуху на берег летит несостоявшаяся утопленница. Это если еще тетке Марысе не попадется, та вообще все космы повыдергает.

Ревнива больно жена у водяника, не терпит в реке никаких ни баб, ни молодок, ни деток (упаси боже, со своими бы справиться). Рыбу там половить, лошадей искупать или самим окунуться — это пожалуйста, но задерживаться, тем паче оставаться, нечего!

Хотя сама Марыся нет-нет да засматривается на мужика одного, Бьерна, что лодии свои по реке водит. Так, без срама заглядывается, любуется просто. Да и сам Борис (так его официально величают с тех пор, как крещеное имя принял), даром что к новому богу в храм ходит, никогда не забывает и речным хозяевам требы положить. И даже для морского царя передать.

Говорят, что жена у этого Бориски — местная боярыня и что эта боярыня чуть было водянику не досталась. Это еще до Марыси было, но Борис, тогда еще Бьерн, прям из лап у Вадика ее вытащил и сам женился. Вот как. С самим водяником не побоялся поспорить. Здоровый мужик, крупный, лицо как топором тесано, и старый…

Власенька вздохнула, вот Федор ни с кем из-за нее не спорит. Просто один раз сказал — прибью любого. Как отрезал.

А вот жену Берна (его на выселках так и величали, Берном, а еще урманином) Марию Гавриловну Власенька всего дважды видела, и то издалека. Маленькая, худющая, как только троих парней мужу родила, а сейчас дочь носит. Воструха говорит, что дочь, она всё знает. Тот раз Мария на выселки приходила, к вострухе, Степанида привела. Уж больно барыня за мужа тревожилась. Как ушел на своем корабле в Сине море, так и нету вестей аж три месяца.

Вот и крылья мельницы показались. Девушка остановилась, пригладила выбившиеся из-под очелья черные кудряши, поправила сарафан и степенно двинулась к мельнице.

Глава восьмая

— А вот я тебе говорю, будет! — Старый мельник решительно передвинул резную фигурку на доске в коричневую и янтарно-желтую клеточку.

— Бу-у-удет, бу-у-удет! — передразнил его партнер по заморской игре в шах-и-мат, водяник. — Я что, спорю с тобой? Конечно, будет, и так вон уже лет эдак пятнадцать хрупкий мир держится, окрепло царство-то, жирка накопило, вот и точат зубы всякие соседи. Я съел твоего коня, мельник…

Водяной состроил такую рожу, как будто взаправду съел ладную пегую кобылку мельника и чуть-чуть о том сожалеет.

— Коня съел, а вот ладью свою подставил, и я ее беру в плен, всего одним пешим! Вот так!

— Как так?! Так же не честно!

— Честно-честно, то тебе не карты. Из рукава не вытащишь!

Водяной внимательно посмотрел на рукава своей белой рубахи с вышивкой — красиво!

Вот уж десять лет носит людскую одежу, а всё никак не привыкнет, красиво! Всё Варвара это, дайте ей боги счастья, а дочкам женихов хороших!

Вспомнил о Варваре, вспомнил еще о муже Варвары — кузнеце-ковале местном, Фроле, и ему не хворать! Воровато оглянулся по сторонам водяник и выудил из прибрежной осоки полуторалитровую бутыль с кристально чистой жидкостью.

— Во!.. Старый, от Фролушки гостинец!

— Вот тебе твоя-то Марыська за энтот гостинец выдаст! — усмехнулся мельник.

— Да кто ж такая лярва, что ей скажет?! — с глубокою укоризной молвил водяник, мигая синими глазками.

— Вот уж точно не я. — Мельник, не уступая водяному в ловкости, вытащил с прибрежной стороны зарослей осоки пару берестяных чарочек. — Наливай!

— И уж точно не я! — грянул рядом молодецкий голос.

— Тьфу ты, пакость! Славен! Напугал-то! Вадик, наливай на троих! Чего выпучился? Богатыря не признал? — И уже Славену: — Чего крадешься как тать?! Не на чужой, чай, стороне! У себя ить дома! Где сотоварища-то оставил? Надысь я втроем вас видал, как положено.

— Да не серчай, дедушко, что напугал, видать, в привычку уже вошла дядькина выучка…