Порубежная война

— Милый, — сказала она нежно, — разумеется, ты прав. Старик Аристотель поступил опрометчиво и необдуманно — он просто глупец. Но ты в своей мудрости никогда не допустишь, чтобы из-за этого нелепого случая мы лишились притока в Московию столь нужных нам сейчас иноземцев. Только что ты посылал Курицына к королю Матияшу и наказывал привезти новых пушкарей, строителей и, наконец, искателей руд, крайне необходимых нам — ведь в наших обширных землях повсюду прячутся огромные богатства, а мы не умеем их найти!!! А теперь только представь, как эти приезжие люди посмотрят на нашу державу и что подумают о тебе, узнав, что известный и прославленный мастер, столько для нас сделавший, ограблен своим государем и сидит взаперти только за то, что вздумал выехать за московские ворота! Кто к нам поедет после этого?!

— Послушай, Софья, тут ты конечно права, но между нами говоря, старик уже не на что не годен, он еле ноги передвигает, его последние пушки стреляют хуже, чем предыдущие, сын же явно не унаследовал никаких талантов отца, и не случайно был у него лишь подмастерьем, потому что сам по себе он ни на что не способен!

— Ты хочешь сказать, — вкрадчиво прошептала Софья, — что они тебе больше не нужны?

— Знаешь, если честно — то да. Сейчас приехали молодые ребята — фрязины[2], немчины, венгры — работа у них кипит. Вон, видишь, как Кремль строят — не по дням, а по часам растет…, А этот Аристотель, он, понимаешь… Да еще целых десять рублей в месяц! За что?

— Дорогой, — Софья нежно погладила мужа по лицу, — положись на меня: я их сюда призвала, я же тебя от них избавлю. Не забивай себе голову пустяками. Послушай, миленький, ты сейчас идешь на Тверь, и, быть может, Аристотель с его пушками тебе еще разок пригодится. Выпусти его, верни часть денег, покажи всем, что ты по-настоящему великий в доброте своей государь, прости его, обласкай, возьми с собой в поход, а потом через годик, когда все забудется, я как-нибудь приглашу старика к себе в гости вместе с сыном, и больше ты о них никогда ничего не услышишь.

— Ты что? Уж не собираешься ли ты …

— Ну что ты, дорогой, как тебе могло прийти в голову такое?! — она нежно обняла мужа, — ни о чем не беспокойся… Просто время идет… Аристотель уже старый человек… А его сын… Если он не унаследовал способностей родителя — мы найдем ему другое применение…

— Только не вздумай раздавать чужеземцам земли, которые я подарил тебе! Ты помнишь мое условие — только коренным московитам!

— О чем ты говоришь, милый! Я вовсе не собираюсь… У меня даже в мыслях такого не было. Ты же знаешь, какая у тебя послушная жена — я никогда и ничем не нарушила ни одного твоего наказа! Меня воспитывали по-гречески! А по поводу обоих Фиорованти — я же сказала — забудь. Для тебя они больше не существуют!..

… В дверях показалась Паола и вопросительно посмотрела на госпожу.

— Да-да, Паола, пусть Андреа войдет.

Вошел молодой человек с продолговатым смуглым лицом и низко поклонился.

— Здравствуй, Андреа. Я пригласила тебя, чтобы сообщить приятную, как мне кажется, весть, а твоего батюшку, чтобы он порадовался вместе с тобой.

Легкий румянец покрыл щеки Андреа.

— Благодарю государыня, — удивился он и снова поклонился, — чем я заслужил твою милость?

— Давай-ка поговорим откровенно, мой юный друг… Когда я впервые увидела тебя в Риме, тебе было лет пять, и я запомнила твои необыкновенно печальные глаза.

— Они были такими, должно быть потому, государыня, что как раз незадолго перед этим скончалась от болезни моя матушка.

— Да, я знаю, бедный Родольфо остался вдовцом и, когда по моему приглашению вы прибыли в Москву, тебе было уже двенадцать.

— Да государыня и столько же лет мы прожили здесь вместе с батюшкой.

— За эти годы ты прекрасно освоил язык, и теперь разговариваешь как урожденный московит. Надеюсь, ты не забыл итальянского?

— Нет, государыня, — улыбнулся Андреа, — я даже помню несколько характерных чисто болонских выражений, которым научил меня в детстве отец. Ты ведь знаешь, государыня, что он родом из Болоньи.

— Конечно, Андреа, — тонко улыбнулась Софья, — я разузнала все о твоем отце, прежде чем рекомендовала своему супругу пригласить вас в Москву. Однако поговорим о тебе. Скажи мне честно, Андреа, так, как сказал бы ты своей покойной матушке, которую, как я знаю, ты очень любил — упокой Господь ее душу, — нравится ли тебе твое нынешнее ремесло? Готов ли ты продолжить дело своего отца с таким же блеском?

Андреа помрачнел, опустил голову, вздохнул и ответил:

— Государыня, я нахожусь на службе и, разумеется, сделаю все, что мне будет велено, так хорошо, как только смогу, однако, положа руку на сердце, я опасаюсь, что Господь не дал мне и сотой доли таланта моего драгоценного батюшки. Как он ни старался передать мне свое искусство, боюсь, я не смогу повторить даже малой толики того, что он сделал. Я помню все его уроки, я знаю, как надо делать, но у меня никогда не бывает такого озарения, какое я наблюдал не раз у батюшки, когда он вдруг, казалось бы, нарушая все нормы и правила, делал нечто, что приводило его к блестящим результатам…