Порубежная война

— Если признаться честно, государыня, я не знаю толком своего подлинного имени. Батюшку моего — тоже архитектора и инженера — звали Фиорованти ди Родольфо, и с детства он называл меня Родольфо, хотя при крещении мне дали совсем другое имя, но уже в дипломе Болонского университета я был вписан как Аристотель… Возможно потому, что, желая похвалить за успехи, так называл меня именем греческого мудреца мой учитель Гаспаро Нади.

— Я думаю, что и в нашу историю ты войдешь под этим именем. Подай нам сладкое, Береника.

Софья пригласила Аристотеля к столу, собственной рукой наполнила два серебряных кубка красным вином из бутыли венецианского стекла и тут появившаяся, как из под земли Береника, поставила на стол большое блюдо с маленькими ароматными ломтиками сушеной дыни.

Аристотель и Софья сидели друг против друга; это блюдо стояло на столе как раз между ними и, увидев его, Аристотель побледнел и на несколько секунд лишился дара речи.

Один из самых странных, страшных и удивительных случаев немедленно вспомнился ему.

26 июля 1471 года в Ватикане он беседовал с папой о передвижении обелиска Калигулы, и точно также, как сейчас, на столе между ними стояло блюдо с точно такими же кусочками сушеной дыни.

Сушеная дыня — один из самых изысканных деликатесов, привозимых с Востока. Там спелую дыню аккуратно разрезают на небольшие дольки и подвергают действию лучей раскаленного солнца. Дольки мгновенно покрываются твердой корочкой, сохраняя внутри весь аромат свежей дыни. Папа Павел II, любитель сладостей, выслушивая рассуждения Аристотеля о том, как лучше передвигать статую, ел один за другим эти дынные дольки и все предлагал Аристотелю, но Аристотель отказывался, говоря, что он не любит сладкого, и вдруг в определенный момент разговора глаза папы остановились так, будто взор его внезапно устремился в глубь себя. Аристотель умолк на полуслове, а папа внезапно глубоко вздохнул, и голова его опустилась на грудь. К нему немедленно бросились стоящие в дверях стражники, поднялась суета, вызвали лекаря, но было поздно. Папа скончался на глазах Аристотеля Фиорованти во время беседы с ним.

Трагическое происшествие глубоко тронуло чувствительную душу художника, и Аристотель в тот же день рассказал об этот своему другу и патрону герцогу Галиацци-Мария Сфорца.

Папа был человеком весьма преклонного возраста, милейшим и добродушным, казалось, не было никого, кто мог бы желать его смерти, да и проводившиеся в таких случаях исследование не выявило никаких следов вредных веществ: заключение гласило, что папа скончался от сердечного приступа.

Однако, спустя некоторое время герцог Галиацци-Мария не без саркастической иронии мельком сказал Аристотелю будто его повар, состоит в дружеских отношениях с папским поваром, и тот сообщил по секрету, что те самые дольки дыни, которые ел перед смертью папа, преподнесла в дар своему покровителю и благодетелю именно несчастная сиротка Зоя. Тогда Аристотель не придал этим словам никакого значения, полагая, что раздраженный неудачным сватовством герцог хочет найти что-нибудь негативное в своей несостоявшейся избраннице. Дело в том, что герцог пытался, было, одно время претендовать на руку сиротки Зои, но кардинал Виссарион и тогда еще живой папа объяснили ему, что Зоя предпочла бы мужа греческой веры, поскольку именно такого вероисповедания были все ее предки.

Спустя много лет, когда Аристотель жил уже в Москве, успел познакомиться с обычаями и нравами этого княжества, услышал множество рассказов о том, как предана православию Великая княгиня Софья, он вдруг вспомнил о словах герцога и ему пришла в голову мысль, которую он, впрочем, тут же отогнал от себя, как негодную и недостойную. Папа Павел II, отыскав для бедной сироты Зои, жениха в далекой и таинственной Московии, был твердо уверен, что воспитанная на ступенях папского престола самозабвенная католичка Зоя, выйдя замуж за этого восточного владыку, поможет сближению и единению двух ветвей христианства: православия и католицизма. Но как потом стало известно, не успела Зоя ступить на русскую землю и стать Софьей, как все католическое воспитание будто ветром сдуло — к вящей радости всего народа, она немедленно стала креститься по-гречески, молиться и прикладываться к иконам как истинная правоверная православная христианка. Вот тогда то и подумал Аристотель, что единственным человеком, заинтересованным в смерти папы была бедная сиротка Зоя: ведь папа уже сделал свое дело, нашел ей подходящего мужа и уже в дороге находились послы, чтобы доставить ее в Москву; уже были выданы ей немалые деньги на приданое из папской казны (предназначенные, между прочим, на войну с турками) и, стало быть, теперь папа больше не нужен; более того — живой он мог бы помешать, вдруг передумав или изменив свое решение, а уж если он умрет, его приказы из соображений приличия менять не станут…