Порубежник

– А что я приобрету в том походе? Получу практику, как воевать половцев? Так еще дед мой, Михаил Федорович, измыслил тактику, коей степняки по сей день ничего противопоставить не могут. И не только они тупо бьются лбом в выставленные строем боевые возы. Рыцари нормандские ничуть не лучше.

Михаил остановился и начал шарить в своих кошелях на поясе, словно что-то потерял. Очень уж ему было интересно, чем тут все закончится. Правда, кроме любопытства, больше ничего не ощутил. Что было странно.

– То есть оборонить землю нашу ты считаешь делом зряшным? – взвился один из пареньков.

– Я считаю, что не дело всем семейством отправляться в поход, не имеющий решительного значения. Достанет и одного при толковых и опытных воеводах, как это делается в том же Царьграде. Поход продлится не одну неделю, а то и двух месяцев мало будет. Зря потерянное время, которое можно употребить на науки, являющиеся ключом ко всему.

– А может, ты струсил? – ухмыльнулся один из ребят, серьезно превосходивший Глеба сложением.

– А повторить отважишься? – смерив говорившего взглядом, спокойно поинтересовался худощавый Глеб.

– А отчего бы и не повторить, – спрыгнув с прилавка и становясь напротив княжича, произнес паренек. – Ты просто струсил.

– О как. Отойдем?

– А здесь слабо?

– На миру и смерть красна? – хмыкнул Глеб.

– Ну, то, что ты краснобай знатный, мы и так знаем.

Михаил дернулся было вмешаться. Причем на одних рефлексах, так как предстоящая схватка, по его мнению, на честную не тянула. И пусть может показаться, что уступающий физически Глеб сам напросился, ему, по сути, не оставили выбора. Но Романов все же не вмешался. Неправильно это – влезать во все детские дрязги. Сами разберутся. А иначе какие из них вырастут мужчины?

Сошлись прямо здесь, в проходе между торговыми рядами. Это много позже княжеские дети станут неприкасаемыми. А сейчас набить им морду можно, практически не опасаясь возмездия. Ну если только родитель выпорет сынка за то, что посмел поднять руку на княжича. А то, глядишь, и князь приложится к своему отпрыску, так как позволил этому случиться. Жесткое и по-своему справедливое время.

Схватка, итог которой, казалось, был предрешен, закончилась, так толком и не начавшись. Противник Глеба, может, и был силен, но в быстроте, ловкости и технике явно уступал княжичу. Чем тот в полной мере и воспользовался, расквасив нос своему противнику, а затем добавил, отправляя его в нокаут. И что-то подсказывало Михаилу, что он при этом повредил своему обидчику челюсть. И хорошо, если свернул, а не сломал.

– Дурень, – заметил сопровождающий Михаила. – Глеба вои особой сотни Пограничного натаскивали. А они в драке страсть какие лютые. Но посторонних не учат. Лишь княжича Глеба и согласились. Уж больно ликом на деда своего походит. Он ить только с виду немощный, а так-то жилистый и науку воинскую хорошо постиг.

Договаривал парень уже на ходу, и Романов был вынужден от него не отставать.

– А что княжич в Пограничном-то делал?

– Он там под крылом дядьки в университете обучение проходит. В Переяславле редко бывает, вот и не знают его тут толком. Побывка уж к концу подошла, должен был возвращаться, а тут поход. Ему же науки куда ближе к сердцу, чем воинское ремесло.

– А ты, я гляжу, многое знаешь.

– Служба такая.

– Уж не по тайным ли делам?

– Так ты ить уж и сам понял, что я не новик никакой.

– Понял. Как и то, что боец первостатейный. Тоже, поди, у этих особых учился?

– Не. Мне науку другой наставник преподал. Но обучил на совесть. Тебя уложу и безоружным.

– Не бахвалился бы ты. Эвон, один распушил хвост перед девицами, теперь жидкую кашку через камышинку сосать будет, – кивнув в сторону оставшихся за спиной ребят, усмехнулся Михаил.

Парень, не останавливаясь, обернулся, смерил его взглядом и пожал плечами.

– Как-нибудь померяемся умениями в кругу. Там враз все нутро наружу лезет.

– Согласен.

Ну что тут сказать, Лешек был крестьянином и, несмотря на навыки, появившиеся благодаря суперпамяти Михаила, воинской статью все еще не обзавелся. Годы, проведенные за сохой, вот так враз не отринешь. Они в любом случае оставят свой отпечаток.

Впрочем, куда больше Михаила сейчас занимал его внук. Вернее, чувства, которые он должен был испытать при виде него. А их не было. Вообще. Вот детей он любил. Когда увидел повзрослевшую Марфу, сердце едва не зашлось. А увидел Глеба – и ничего не шевельнулось. При этом понимание, что это внук, присутствует, но и только. Возможно, причина в том, что Романов не видел, как тот рос. Вот он, уже практически взрослый, получите и распишитесь. А любовь и родственные чувства это дело такое, что по обязанности не появляются.

Был у Михаила дядя, который как-то возмутился холодностью племянника. Мол, я твой дядька, и ты должен меня любить. Романов тогда откровенно ответил, что он должен относиться к нему с уважением, это да. А любовь – это уже по другому разряду проходит. Отношения у них были так себе. И в тот вечер они в очередной раз разругались в пух и прах. Правда, на следующий день Михаил уже суетился, решая какой-то вопрос дядьки.