Порванная струна

На снимке она выходила из машины Колыванова. Я уже повторял неоднократно, что девушка была очень красива. Но на этом снимке она была просто ослепительна. Шуба на сей раз была другая – длинная чернобурка. Волосы, которые Марианна носила распущенными, в этот раз были заколоты высоко в прическу. Напротив был освещенный подъезд, в этот раз я без труда определил, что здание старое и находится в центре.

– Что же у нее в руке? – Надежда поднесла фотографию к свету. – Сумка, что ли? Слушай, Андриан! – Она изумленно посмотрела на меня. – Да ведь это скрипичный футляр. Наша девица – скрипачка!

– Вы уверены? Как-то не вяжется такая творческая профессия с бандитами и всяческим криминалом.

– Все сходится, потому что подъезд – это служебный вход в Большой зал филармонии. И вид у нее концертный – прическа, платье длинное.

– Платья не видно…

– Предположим! – не сдавалась Надежда.

– Чтобы такая девушка… с этим козлом… – вздохнул я. – И что только она в нем нашла?

– А ты, я надеюсь, заметил, как дорого она была одета? – вкрадчиво спросила Надежда.

– Ну разумеется, заметил!

– А знаешь ли ты, Андриан, сколько получает рядовой музыкант в филармонии?

– Понятия не имею! – рассердился я.

– Не больше пятисот рублей за концерт! – авторитетно заявила Надежда. – А концерты-то не каждый день бывают. Ну, допустим, еще где-нибудь они подхалтурят, да сам понимаешь, классическая музыка сейчас не в почете. Вот и соображай, что такая красотка нашла в богатом мужике?

– Противно как! – не сдержался я.

– Идеалист ты, бабушкой воспитанный, – грустно вздохнула Надежда. – Ну да ладно, жизнь тебя обкатает. Значит, так. Мои правила такие: никогда не опускать руки. То есть идти до конца. Разработаем план действий.

– Валяйте! – согласился я. – Все равно выбора нет.

– Отбросим пока в сторону предположение, что девушку убил какой-то неизвестный маньяк. Это для нас хуже всего, потому что Громова на маньяка дело не спишет – ей раскрытое преступление нужно. «Пеликаны» к убийству непричастны, и осталась у нас единственная ниточка или ниточки – вот эти несколько снимков.

– Что – снимки? – вздохнул я. – Пустые картинки…

– Э нет! Фотографии – это нечто конкретное, – уверенно возразила Надежда Николаевна. – Это документы. И говорят они, что девушка бывала в известном мне доме. Номер квартиры выяснить труда не составит, а дальше – как повезет. Что мы еще имеем? Фотографию, где девушка снята у служебного входа в филармонию со скрипкой в руке.

– Понимаю, к чему вы клоните, – обреченно сказал я. – Раз вы идете в тот дом, где живет ваша знакомая, то мне, стало быть, нужно тащиться в филармонию. И что я там буду делать? Концерты слушать?

– По обстоятельствам! – непреклонно заявила Надежда. – Определишься на месте.

– Ох, не будет в этом проку! – сдаваясь, пробормотал я.

– Если у тебя ничего не выйдет, я сама пойду! – ехидно добавила вредная тетка, и я тут же поклялся себе перешерстить всю эту чертову филармонию, но найти там кого-то, кто знал Марианну Ковалеву. Хотя для какого беса, как выражается бабуля, мне это нужно, я и сам не знал.

Надежда долго раздумывала, как бы половчее напроситься в гости к своей бывшей сотруднице Зинаиде Павловне Кудряшовой. Зинаида проработала в институте больше тридцати лет и ушла на пенсию в прошлом году. За эти тридцать лет ни с кем особенно она по-дружески не сошлась, потому что, во-первых, была женщиной одинокой, то есть всякие бабские разговоры о мужьях, детях и тряпках ее совершенно не интересовали, а во-вторых, Зинаида Павловна была полностью поглощена работой и обращала мало внимания на свой внешний вид и одежду. Сотрудницы Зинаиду сторонились, потому что при всей несуразности своего облика была она далеко не глупа и остра на язык, на ехидное замечание могла ответить так, что особа, попытавшаяся над Зинаидой посмеяться, еще долго потом оторопело хлопала глазами.

После смерти родителей Зинаида Павловна жила одна, не было у нее ни братьев, ни сестер. В институте ходили слухи о какой-то необычайной Зинаидиной квартире, говорили, что не квартира, а хоромы. Действительно, в то далекое советское время, когда множество народа обреталось еще в коммуналках, а трехкомнатная «распашонка» на четверых считалась вполне приемлемым вариантом, институтские дамы, захлебываясь, рассказывали о двух огромных комнатах с паркетом чуть ли не карельской березы, о чудной круглой прихожей, о балконе с резными каменными перилами…

Слухи множились от того, что никто, в сущности, Зинаидину квартиру не видел, она никогда никого не приглашала в гости. Ссылались на какую-то Марью Ивановну, которая когда-то давно работала в институте, она якобы видела все собственными глазами.

Марью Ивановну Надежда помнила, но, убей Бог, не могла вспомнить, рассказывала ли та что-нибудь о сказочной квартире. Но однажды Надежде посчастливилось все увидеть собственными глазами. Зинаида Павловна вдруг взяла отпуск за свой счет и попросила Надежду привезти ей домой квартальную премию. Надежда удивилась, но поехала.