Порыв ветра, или Звезда над Антибой

«Я уверен, что вы откроете вселенную и это не может мне не понравиться… В конечном счете я ищу в живописи выразительные формы, составляющие то, что не укладывается в пространстве. Я пишу вам, потому встретился с Ланским, который признает у вас наличие этого важнейшего качества созидания (или композиции). Смог ли бы я, не причинив вам неудобства, зайти к вам как-нибудь поутру, чтобы с большей углубленностью, чем раньше, изучить ваши работы».

В конце концов Борэ сумел окончательно убедить художника в том, что он, Борэ, все понимает и все видит. Де Сталь поверил в Борэ и с тех пор именно у Жана Борэ он просил объяснения всему, что с ним «случалось» в живописи. «Случалось» до самого конца жизни, и уже собравшись покончить с ней счеты, именно Жану Борэ завещал художник объяснять и впредь человечеству, что и почему у него все так, а не иначе на его картинах…

Это была странная, трогательная, чуть-чуть смешная, но больше, пожалуй, грустная история. Ведь многим из тех, кто имел дело с молодым русским бароном-художником, он запомнился надменным, самоуверенным, нетерпимым, жестоким и даже циничным. Однако сохранились и трогательные рассказы о том, как закончив под утро свое очередное беспредметное полотно, Никола брал его подмышку, добирался в поезде до Мант-ла-Жоли, потом в автобусе до деревенского домика Борэ в Монвуазен-Фонтенэ, как он ждал, пока проснутся хозяева, откроются ставни… Пока он не сможет показать Жану свою новую картину и услышать его суждение.

При внимательном чтении писем де Сталя находишь рядом с самыми разнообразными громкими декларациями немало искренних признаний в его собственной неуверенности, в хрупкости его живописи…

– Но ведь он так рисковал! – сказал мне однажды в разговоре о Никола де Стале парижский сосед-художник Саша Аккерман.

– Чем он таким рисковал?

Он не знал каждый раз, к чему он придет. Какой будет результат. Вот Кандинский уже знал. Другие знают. Нарабатывают клише… А тут каждый раз был эксперимент. Он проживал каждый раз кусок жизни с новой картиной… Вспомним Хайдегера…

Вместо того, чтобы брать Хайдеггера, самому с ним мучаться и вас мучать, я возьму старое интервью старенького Жана Борэ, вспоминавшего через лет тридцать после гибели Никола, как он в былые годы колдовал и пророчил и гадал над колыбелью новорожденной картины де Сталя:

«Когда он приносил мне только что законченное полотно, только в первые десять-пятнадцать минут я мог полагаться на свежий взгляд. Те десять минут, когда взгляд был особенно чувствительным к тому, что в самом деле являло собой полотно, к его ритму, фону, свету, формам, к особой, его собственной «ауре». Эти минуты настоящей свежести (точно так, как само полотно бывает свежим), когда мне только что показали картину… когда я вижу все ее излишества, которые допущены «напоказ». Сухой взгляд, обгоняющий кисть художника. После этих десяти минут взгляд начинал понимать, что к чему и тогда уже было слишком поздно, тогда мы начинали уже рассуждать, говорить о живописи. Никола хотел, чтоб этот первоначальный осмотр продлился чуть дольше, потому что его интересовало, что я смогу ему рассказать…В эти «первые минуты осмотра» полотно могло рассказать мне кое о чем. Скажем, о скорости восприятия, отраженной размахом жеста художника, плотностью тона, замедляющего эту скорость для того, чтобы он вошел в работу…»

Глава 26. Трагедия, новое счастье

Весь июнь 1945 года, пока Жанин с младшими детьми отдыхали в Верхней Савойе, Никола метался по Парижу в поисках мастерской. Париж больше не был «благородно пустынным», вернулись беженцы, и найти ему ничего не удавалось. Никола жаловался в письме кузену Жанин:

«Работаю на улице Кампань-Премьер на площади в один квадратный метр, а вокруг – мастерские, забитые мебелью, да еще один тип, который собрался помирать, да все никак не решится».

До сентября Жанин еще оставалась в Конкарно, потом вернулась в Париж. В середине сентября она писала отцу Жозефу Лавалю:

«Мы не нашли ни жилья ни мастерской, и Никола измочален, потому что работать в таких условиях мука. Это толкает человека еще дальше по пути зла, саморазрушения и разрушения других… а для них и без того немало причин».

О каких и о чьих шагах по пути зла тут идет речь, можно только гадать. В октябре с подачи Гектора Сгарби де Сталь смог перебраться в бывшее ателье Оскара Домингеса на бульваре Монпарнас (в доме 83).

Вскоре, впрочем, ему пришлось перебираться снова, в еще одно чужое ателье.

Жанин носила под сердцем ребенка. Вспоминают, что она хотела подарить Никола сына. Она редко вставала теперь, но все же пошла встречать новый год у Гектора и Марины Сгарби. Там они познакомились с другом покойного Сутина, Михаилом Кикоиным. В январе Жанин в письме сыну, который жил у родных в Сен-Жерве, сообщала парижские новости: