Порыв ветра, или Звезда над Антибой

К этому времени относится знакомство де Сталя с богатым английским коллекционером Дугласом Купером, купившем Кастильский замок близ Юзеса и разместившим в шести его залах свою коллекцию художников-кубистов (в том числе полотна Брака, Пикассо, Хуана Гриса, Клее и прочих знаменитостей). Никола де Сталь настойчиво искал знакомства с Купером и вышел на него через Дениса Саттона. Биографы по-разному объясняют эти суетные хлопоты художника. Некоторые предполагают, что теперь, став знаменитостью в Нью-Йорке и отчасти в Париже, Сталь хотел повысить свою репутацию в Лондоне, где его выставка прошла почти незамеченной. Остается все же непонятным, зачем ему понадобился Лондон, который он ругательски ругал в письмах к жене, называя не иначе, как клоакой? Но может, став владельцем хоть и малого замка, но все же замка и рассорившись с хлеборобами-арендаторами из Гран Канфу, Никола де Сталь стал искать знакомства в аристократическом замке, хозяин которого обладал знаменитой коллекцией и считался крупным знатоком современного искусства. Можно, впрочем, услышать по этому поводу и совсем уж простенькие соображения психотерапевтов, считающих, что в период тяжелого душевного состояния яснее обнаруживаются самые разнообразные мании пациентов (в том числе и так называемая «мания величия»).

Усердные читатели старых романов или новейшей светской хроники знают, что самые смехотворные проявления снобизма укладываются в рамки «хорошего воспитания» и высокого рождения.

Что же касается душевного состояния нашего героя, то оно было, конечно, той осенью плачевным.

«Я употреблю годы на то, чтоб пустить все по ветру, под здешним провансальским ветром, это не так просто, и я физически ощущаю, как сжимается у меня на шее стальной ошейник», – писал де Сталь в ноябрьском письме Шару.

На протяжении последних двух-трех лет одни и те же слова, повторяясь в письмах де Сталя, свидетельствуют о нарастающем неблагополучии. Слова эти «ветер» («ветер Прованса» или просто, снова и снова – «ветер»), «капкан», «каркас», «ошейник», «туман», «дымка»…

Попадаются в письмах и жалобы на любовную неудачу. «Девушка» Жанна» причиняла Никола немало страданий, ибо была не всегда сговорчива. Никола писал об этом (насколько можно судить по пропущенному в печать) и Пьеру Лекюиру и общей их с Жанной знакомой, художнице Герте Осман, однако не слишком пространно и выразительно. Во всяком случае не так исступленно, как снова невольно приходящий в этой связи на память Пастернак:

«Противоречия ночного помешательства были необъяснимы, как чернокнижие. Тут было все шиворот-навыворот и противно логике, острая боль заявляла о себе раскатами серебряного смешка, борьба и отказ означали согласие, и руку мучителя покрывали поцелуями благодарности…»

На фоне этих реальных бед и угроз первый визит де Сталя в Кастильский замок был событием вполне ободряющим. Гостю понравились и замок, и его хозяин, и коллекция великих произведений отцов кубизма, и умелое размещение картин, и достаточная освещенность полотен Жоржа Брака. Хозяин и гость остались довольны друг другом. Мы знаем об этом, ибо мистер Джон Ричардсон, живший в то время Кастильском в замке, оставил подробное описание нескольких встреч двух великих людей. Остается предоставить слово красноречивому свидетелю-англичанину:

«В первый же раз Никола де Сталь произвел на меня незабываемое впечатление. «Кто это мог бы быть, черт бы его драл, этот татарский верзила?» – подумал я, увидев его в один прекрасный ноябрьский день 1953 года, когда он остановил свой фургончик у железных ворот Кастильского замка (провансальского нашего убежища, которое я делил в те времена с Дугласом Купером). Шарм его был таким же впечатляющим, как и его фигура, та же смесь лихорадочного энтузиазма и славянской меланхолии. Когда он представился нам, сказав, что это Денис Саттон рекомендовал ему поехать к Дугласу Куперу, чтобы полюбоваться его собранием кубистов, мне пришлось вмешаться в разговор. Купер, который и в лучшие из своих дней бывал раздражителен, имел обыкновение обрушиваться на абстрактную живопись тогдашней Парижской школы, и Сталь мог оказаться под ударом. Поэтому я боялся, что загорится сыр-бор. Я ошибся. Недаром же Сталь был в совсем нежном, двухлетнем возрасте приписан к царскому пажескому корпусу. Его куртуазность не отступила перед шумным бахвальством Купера, и нескольких минут хватило, чтобы между ними возникли вполне прочные и дружеские отношения.