Порыв ветра, или Звезда над Антибой

Всемирно известный гений абстракции Василий Васильевич Кандинский, к которому направил де Сталя благожелательный Альберто Маньели, не мог служить новому парижанину опорой в предстоящей ему нелегкой борьбе за выживание и место в искусстве. Кандинский устал, и жить ему оставалось чуть больше года. А вот со вторым собратом Маньели по абстрактному искусству, с голландцем Сезаром Домеля молодого де Сталя связала дружба (как часто бывало со стороны ненадежного Сталя, пылкая и не слишком долговечная).

Домеля жил тогда в известном среди парижских художников «Квартале цветов» на бульваре Араго (том самом, где больше полвека снимал студию герой любовной лирики Анны Ахматовой мозаичист Борис фон Анреп). Никола чуть не ежедневно отправлялся из своего Батиньоля в студию нового друга на велосипеде, да и Домеля нередко добирался в батиньольский «дворец» де Сталя, вызывавший всеобщее восхищение. Вот как вспоминал о тогдашней вилле пасынок Никола Антек Теслар:

«Это был меблированный особняк. Шаре, судя по всему, уехал с одним чемоданом. Там быди настоящие сокровища, экспериментальная мебель, все по эскизам Корбюзье…»

Всей этой мебельной роскоши Никола нашел применение. По наблюдению Домеля, де Сталь не выпускал из рук топорик. Он рубил коллекционную мебель хозяев, полы и двери и топил железную печурку.

Сезар Домеля был на четырнадцать лет старше де Сталя (и пережил его еще на добрых тридцать семь лет). Он был, как и Маньели, автодидакт, самоучка, долго жил в Берлине, увлекался русскими конструктивистами, а потом бежал в Париж и там до конца своей долгой жизни тачал абстрактные «объекты». Чтоб получить представление об изготовленных им произведениях, полезно услышать суждение искусствоведа Михаила Германа о знаменитом шедевре Домеля «Рельеф № 12» и о самом мастере:

«Сезар Домела, уроженец Амстердама, занимавшийся до прихода к власти нацистов фотомонтажом в Берлине и переехавший в начале 1930-х в Париж, забыв отчасти о конструктивистских идеалах своей юности, обратился к созданию пластических конструкций, странно сочетавших редкую смелость пространственного решения, контраст материалов с фактурной изысканностью и даже некоторой избыточной нарядностью, в сущности чуждой самой природе скульптуры. Его «Рельеф № 12» выполнен из бакелита, плексигласа, латуни, и только очень внимательный, непраздный взгляд различит за светской репрезентативностью композиции резкую пластическую драму, свидетельствующую о высоком, хотя и несколько рационализированном мастерстве». Обладавшая как раз таким вот внимательным и непраздным взглядом Жанна Бюше пригласила абстрактного мастера Домеля принять участие в выставке вместе с самим Кандинским. Ну а Домеля посоветовал ей взять к ним для компании молодого де Сталя. Жанна поразмыслила и согласилась. Собственно, ей и самой нравились и работы Сталя и сам Сталь. Так все и началось, Париж определенно принес Никола де Сталю удачу.

Выставка у Жанны Бюше должна была открыться в начале января 1944 года, первая парижская выставка начинающего абстрактного художника. Коллективная, конечно, выставка, не персональная, но в каком соседстве, в каком сообществе – с самим Василием Кандинским, с самим Домеля, да еще у самой Жанны Бюше, которая известна была и галеристам, и маршанам, и художественным критикам точностью своего глаза (глаз алмаз!). Разве это не она пригласила лет пятнадцать тому назад выставиться вместе со знаменитым живописцем Компильи мало кому известного тогда скульптора Джакометти, а в 1939-ом в пару к Кандинскому добавила скульптора Этьена Хаждю?

Жанна побывала в мастерской у Никола и осталась довольна. Кандинский тоже не возражал против участия начинающего де Сталя, ему понравился этот тощий верзила, уроженец Петропавловской крепости…

Никола де Сталю оставалось только писать, писать, писать. На счастье, у него был период возбужденного подъема.

Жанин была рядом с ним. Она больше не писала, уступив ему все место, все недешевые краски. У нее были маленький ребенок и заботы по прокормлению семейства. Так что если это и было жертвой, то счастливой жертвой. Да, пожалуй, и сил у нее и не оставалось на многое.

Никола писал весь день и часть ночи. Он еще вырабатывал стиль Никола де Сталя. Пока это был фантастический ночной стиль. Отталкиваясь от какого ни то реального предмета (скажем, от молотка, ножниц или мастихина) рвущаяся из недр его смятенной души фантазия рождала мрачные и изысканные композиции, звавшие к прочтению и разгадке. О тогдашних его картинах искусствовед Жермен Виат писал так:

«Его работы в то время отличались нервным, напряженным, извилистым рисунком, напоминавшим вибрацию натянутой скрипичной струны… Поверхность картины изборождена была гвоздем или острием ножа…»

Кандинский дал на выставку несколько новых гуашей, Домеля три «предмета», а де Сталь несколько малых и три больших полотна, для которых Жанна Бюше сама задним числом придумывала названия (Композиция из треугольников, Дневные лучи…). Задним же числом одна из картин была посвящена памяти Кандинского.