Поседевшая юность

Отбившаяся в пути, батарея из бывшего дивизиона Назарова взяла в плен около полусотни гитлеровцев. Они попали под огонь батареи, лавина огня совершенно деморализовала их. Уже и в помине не осталось былой наглости пленных. А давно ли они уверенно доказывали, что пленение их случайное, русских сомнут и раздавят, и тогда они поглядят, кто у кого будет в плену. Денис Чулков еще на правом берегу Днепра слышал такие речи.

Совсем иным стал пленный сорок четвертого года. Как из игрушечного резинового тигра выпускают воздух, так испарилась и уверенность гитлеровского солдата л победе. Душевный надрыв, психический надлом все чаще бросались в глаза. Пленные солдаты и офицеры вздрагивали и затравленно озирались от обычных громких фраз, обращенных к ним. Приниженные, неряшливые, они умоляли взглядами и взывали к состраданию.

— Ага, проняло вас, гадов! — торжествовали солдаты.

Одни из унтер-офицеров рассказал и удивительное, и смешное. По его словам для пленного самая легкая смерть — это гибель от лап медведя. Он, унтер, смеялся над этими слухами, но попробуй скажи — сразу же к стенке поставят.

Околесица была дикой и несусветной. Пропагандистская машина фашизма прививала солдатам страх перед пленом: русских именовали дикими варварами, питающимися чуть ли не сырым мясом и человеческой кровью.

В руки Чулкову однажды попал уникальный документ. Он принадлежал обер-лейтенанту, четырежды награжденному и дважды раненному. Офицера взяли в плен и отправили в штаб, как «языка».

Вечером, вызвав комсорга, подполковник Виноградов передал бережно завернутый в целлофан, сложенный вчетверо лист бумаги, изъятый у пленного. Развернув глянцевую бумагу, Денис попытался самостоятельно разобраться в готическом шрифте, но знание немецкого было недостаточно.

— Что это? — спросил он.

— Молитва.

Взглянув в улыбающиеся глаза замполита, Чулков с недоумением переспросил:

— Молитва?! Странно. Не очень-то немцы богомольны.

— Не были, да стали. Много раз уже находят в бумажниках офицеров такие вот божьи охранительные грамоты. Потрудитесь вместе с переводчиком и расскажите об этих индульгенциях комсомольцам. Я в готическом слаб, только общий смысл схватил. Над переводом пришлось основательно попотеть.

Эту молитву Денис прочитал на комсомольском собрании во втором дивизионе.

«Вступися, о господи боже мой, в тяжбу с тяжбущимися с нами и побори борющихся со мной…»

— Ага, лазарем запели, сволочи! — не выдержал кто-то из слушателей. — Мы тебе покажем тяжбу!

— Тихо, тихо!

— Читаю дальше. «Возьми щит и латы и восстань и не…»

— Го-го-го!

Чулков не обрывал веселья — на такую реакцию он как раз и рассчитывал.

— «Да обратятся назад и покроются… гм… и покроются бесчестием все умышляющие мне зло…»

Читать дальше было невозможно, смех не прекращался.

Эфиопий Баландин поднял руку и торжественно провозгласил:

— Кто за то, чтобы послать фашистам телеграмму сочувствия?

Смех утих — солдаты недоумевали. А Баландин продолжал:

— Не будет, стало быть, телеграммы? Все ясно. Не поможет нашим фрицам-голубчикам ни бог, ни архангелы, ни даже сам черт рогатый. Верно я говорю?

— Верно!.. — дружно и весело отозвались комсомольцы.

— На том и порешили. А коль резолюция есть… р-р-разойдись! — И уж потом с улыбкой извинения комсорг дивизиона вежливо осведомился у Чулкова. — Простите, я не спросил разрешения.

— Что ты… что ты… Резолюцию приняли важную. — Чулков обнял Эфиопия за плечи и увлек его в глубь двора. — Звонко получилось, Эфиопий, молодец!

2

За зиму и весну сорок четвертого года Советская Армия полностью очистила Украину от оккупантов. Позади остались город Кривой Рог, села Устиновка, Новый Буг, Еланец.

И вдруг жестокое сражение за Вознесенск. Залпы, залпы, залпы…

А когда земля набухла влагой и начала расползаться под колесами, путь все чаще стали преграждать речки, ручьи, балки, овраги с крутыми и обрывистыми берегами, заболоченные поймы. У Чулкова создавалось впечатление, что чем ближе государственная граница, тем медленней они продвигаются.

В Молдавии фронт остановился. Денис впервые за все военные годы почувствовал: сделай он еще десять шагов — упадет и не встанет. Уж на что было тяжко в день форсирования Днепра, все же тогда он не ощущал такой измотанности.

Это ощущение испытывал не он один. Даже двужильный Колесников передвигался, подволакивая ноги.

Единственным человеком, бодро себя чувствовавшим, оказался Николай Сурин, недавно возвратившийся из госпиталя. Ноги его были в сизых рубцах, однако рубцы ходить не мешали. В госпитале его нашла награда за форсирование Днепра, а здесь, в полку, вторая.

Полковник Серов отбыл в тыл для формирования одной из многочисленных частей РС. Назаров получил звание подполковника и вскоре был назначен командиром полка.

После того, как перешли к обороне, в полку опять состоялась церемония награждения, Чулков получил второй орден Славы. Награждена была и Галя.

Несколько раз Денис видел ее издали, но не осмеливался подойти. А однажды столкнулся с нею в коридоре штаба полка. Денис отдал честь и сказал:

— Здравствуй, Галя.