Поселок

придирчивым взглядом женщины в халате снова вернулся в зал.

Глаза нетерпеливо нашли столик в углу возле окна, от которого свет не давал разобрать их

с Женечкой лица. Столик был свободен, словно ожидал своих избранных клиентов, хотя в

зале народу было много, и все столики были заняты, помнится, Женечку он усадил лицом к

посетителям, сам – спиной, чтобы подальше от знакомых глаз. Роберт сел на свое место,

минуту молча созерцал грустное лицо Женечки, затем встал и направился к бармену. Как и

тот раз взял маленький коньяк, два бутерброда с ветчиной и два стакана. Расставив все на

столе, он сел и только сейчас увидел перед собой Женечку. Она сидела спокойно в ожидании.

Подумав немного, решил, что хорошо, раз все так кончилось, пошел во вторую ходку и

добавил плитку шоколада. Женечка заулыбалась и, протянув навстречу к нему руки, сжала его

пальцы.

– Милый Роберт, лучше пошли домой.

Роберт скромно ответил облегчающей улыбкой.

– Дорогая, разве так можно. Ты же насмерть напугала всех. А твоя мама чуть меня не

убила.

Она грустно оттопырила дудочкой губы:

– Разве я маме не сказала, что задержусь? А зачем все это? – она кивнула на коньяк и

бутерброды.

111

Робертом овладело нездоровое чувство. Что это: розыгрыш, притворство, подвох или

полная отключка прошлого? Если последнее, то намечается немало вопросов на

медицинскую тему. Что происходит? Одолело неприятное ощущение нереальности? И самое

отвратительное, что неоткуда получить ответы. Если все так, как есть, то это очень серьезно.

Что с ней?

– Милая, где ты была?

– А разве ты не заметил? У меня потекла тушь.

– Заметил, что тебя вдруг не стало после того, как ты поговорила с барменом.

– Дорогой, неужели ты меня ревнуешь? – она кокетливо повела плечиком.

Роберт отметил фальшь, которая ей не шла. Но докапываться не стал, что-то сдерживало от

спешки делать выводы.

– А что, разве нельзя?

– Наоборот! – воскликнула она. – Это так приятно!

– Но мне не очень. Где ты все это время была?

– Сидела тут, пока ты ходил за шоколадом и пивом.

После ее слов Роберт капитально заткнулся. Понял, что не готов правильно осознать

услышанное, чтобы активно вступать в полемику. Можно было наломать дров. Но все же он

уточнил:

– Когда, сейчас или в тот раз?

Она вытащила из сумочки плитку шоколада:

– Ты забыл, дорогой, что уже взял шоколад, и мы помянули нашего Володю. А теперь,

наверное, ты решил повторить. Не много ли тебе? Как я тебя дотащу домой?

– Но разве я пьян? – Роберт окончательно растерялся.

– Ну, пока нет. Бери коньяк, пошли домой.

– Бери шинель… – усмехнулся Роберт.

– Ну, как хочешь, – ответила добродушной улыбкой.

Когда приехали, он вспомнил, как здесь встречают. Двери открыл тихо, чтобы не вызвать

нездоровую реакцию у тещи. На всякий случай вошел первый. И не напрасно: только

перешагнул порог, едва успел перехватить над головой длинную увесистую скалку с крепких

тещиных рук. Бдительная женщина неслышно поджидала за дверью зятя и бандитов.

Обезоруженная и увидев дочь, она всхлипнула и упала Роберту прямо на руки. Женечка

побледнела и кинулась к матери:

– Мама, зачем ты волнуешься?! Я же тебе сказала, когда днем уходила, что задержусь! Ну,

перестань. Все в порядке. Я жива и здорова. Мама!

Теща молча вытирала мокрое лицо фартуком и благодарными глазами рассматривала

Роберта. Но, не выдержав, принялась его обнимать:

– Роберт, сынок! Спасибо тебе. Боже мой! Где ты ее нашел? – она выпрямилась, сжала

кулаки, потрясла ими перед дочериным лицом. – Ух, блудница! Тебе что, мало мужа?!

Женечка в недоумении широко раскрыла глаза:

– Мама, что ты такое говоришь? Я что, не могу на пол часа задержаться у своей любимой

подруги?

Теща досадливо махнула рукой и, дотянувшись до щеки дочери, нежно поцеловала и

пошла себе в комнату. Женечка, сбитая с толку, секунду смотрела ей вслед, но, быстро

опомнившись, спросила:

– Мама, а где папа?

– Завтра выпишут твоего папу. Довела отца…

Они вошли в свою «половину» впервые за десять дней отсутствия, каждый своего, каждый

по личной причине, каждый со своими очень личными интересами и большая комната

112

показалась скучной, застывшей, плохо узнаваемой. В первую минуту это чувство отчуждения

охватило настолько, что оба, не замечая друг друга, каждый сам по себе отошел в свою сферу

интересов, произвольно овладевших ими. Они, конечно, были необязательны, так, между

прочим, но почему-то захватили тихим мерцанием мыслей и вялым перебиранием

незначительных событий. Усталое сознание пасовало перед разумом, что нужно было бы в

первую очередь энергично разрешить. Оно наложило запрет на срочные действия и решения.

Этого даже и не хотелось. Роберт все это понимал, но уже чувствовал приближение момента

истины. Момент набирал силу сам по себе. Его уже хоть слабо, но приходилось сдерживать,

считаясь с моральной усталостью.

Роберт прилег на тахту, ощущая умиротворение от осознания, что, наконец, он дома, все

пришло в свое привычное русло, и теперь не нужно будет решать выворачивающие наизнанку

проблемы по улаживанию противоречий чувств и обязанностей. Он глубоко вздохнул и

закрыл глаза. Приятно ощутил пустоту в натруженных извилинах. В таком состоянии легко