Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице]

Свежий порыв ветра вдруг вырвал одно из креплений на углу огромного планшета и он, со всей силы ударившись о землю, преломился надвое. Сергей ехидно улыбнулся, обошел суетящихся рабочих и пошел своей дорогой. Его ехидство по отношению к несчастному случаю с портретом «генсека» было понятно: у него были свои счеты с этим «негодяем» (иначе, правда, только про себя, он Михаила Сергеевича и не называл). Дело в том, что перед Чернобыльской катастрофой Ольга находилась на третьем месяце беременности, было подано даже заявление в ЗАГС, но врачи посоветовали сделать аборт. После него она целый год не могла прийти в себя, пришлось даже взять в институте академический отпуск. У них была негласная договоренность не напоминать друг другу об этом периоде жизни.

Всего этого бы не произошло, если бы Горбачев сразу сообщил или разрешил сообщить о катастрофе, чтобы население приняло хоть какие-нибудь меры безопасности.

Нет, он выжидал. Его партийные секретари и высокопоставленные чиновники вывозили свои семьи подальше от Чернобыля, за Урал, жрали таблетки с йодом, а Михаил Сергеевич выжидал. Почти неделю, пока шведы не передали на русском о том, что в Советском Союзе произошла ядерная катастрофа. Но и потом он не отважился выступить перед народом, хотя до этого его физиономия с экрана телевизора не сходила. Отсиживался, наверное, со своей половиной, в бункере, построенном на случай атомной войны, и ждал, когда уровень радиации упадет.

А народ целую неделю ни о чем не знал, купался, загорал. Погода стояла солнечная, Николаев сам с Ольгой почти все это время провел на пляже. Семь дней умножить на двадцать четыре часа, получается сто шестьдесят восемь. Если верить специалистам и учебникам по гражданской обороне, то каждые семь часов радиоактивность зараженной области падает в два раза, значит, за это время, она могла снизиться раз в сто или больше. Девчонки из лаборатории, как только услышали по радио о катастрофе, успели сделать несколько замеров радиоактивности почвы, пока кэгэбешники не изъяли и не заменили на всех предприятиях и в институтах города счетчики Гейгера аппаратурой, не реагирующей даже на радиоактивные эталоны. Так вот, в некоторых местах она превышала почти в двести раз норму! И это почти в восьми сотнях километрах от аварии. Интересно, что показали бы счетчики, например, 28 апреля?

Да, сколько людей загублено. Дело даже не в том, сколько сотен тысяч умрет в первые десять лет после Чернобыля, страшны последствия тех изменений, что наступают на генетическом уровне и будут передаваться из поколения в поколение. Сколько миллионов родителей так никогда и не узнают, что за уродства детей они должны благодарить не своих, живших распущенной половой жизнью бабушек, и дедушек, а одного негодяя и труса, пытавшегося, даже ценой жизни чужих, еще не родившихся ребятишек, удержаться у кормила власти.

Если, конечно, у этих людей будут дети. У Ольги их больше не будет…

«Вот сволочь!» — выругался Николаев, споткнувшись о груду булыжников на тротуаре. Задумавшись, он чуть не свалился в вырытую поперек тротуара канаву.

Несколько стоявших на троллейбусной остановке человек удивленно на него посмотрели. Спокойным прибалтам была чужда подобная манера выражения своих чувств на людях. Смущенно улыбнувшись и что-то пробормотав под нос, Сергей перешел на другую сторону улицы.

— Эй, здесь есть кто? — звук на удивление быстро заглох между рядами полок, уставленных старинными книгами.

Тишина, только слегка задребезжали стекла от проехавшего по соседней улице трамвая.

— Есть здесь кто-нибудь живой? — еще раз, но погромче, позвал Николаев.

— Ви зачем кричите?

Сергей только сейчас заметил между полок сухонького седого еврея со сползшими на нос очками и толстой книжкой в руке. Следователь сделал несколько шагов ему навстречу и слегка поморщился: от старичка почему-то пахло серой.

— Извините, я хочу возвратить в библиотеку книгу.

— Да? А кто скажет мне, когда ви ее успели взять?

— Я не брал у вас эту книгу.

— То-то я смотрю, что ваша личность мне не знакома. Сейчас это большая редкость, когда кто-либо не брал, да еще возвращает. Или я чего не понимаю?

— Я случайно приобрел книгу возле букинистического магазина. В ней была печать центральной библиотеки.

— Как это была? Ви ее вывели или залили чернилами, а может, просто вирвали лист?

— Да нет, вы меня неправильно поняли, печать цела. Внизу мне сказали, что книга из отдела редких изданий и мне нужно обратиться к Францу Иосифовичу. Правильно я попал?

— О да, ви попали в самую серединку, даже более того. — Старичок взял протянутую Сергеем книгу и открыл. — Ну вот, он и нашелся. Это чрезвычайно редкий экземпляр. Врзможно, зная истинную стоимость сего гримуара, ви и не подумали бы идти в библиотеку. Бедный Александр Модестович, он уже собирался давать объявление в газету. Большое спасибо, молодой человек, что нашли в этом суетном мире время зайти к нам.

— Не за что. Вы не сказали бы, как называется эта книга?

— Кто теперь об этом может знать?

— А почему у нее нет титульного листа?