Посланник

Габриэль молчал.

– Ронит решила вернуться домой, – сказал Шамрон, – а в отношении тебя у меня такое чувство, что ты собираешься снова нас покинуть.

– Я еще не принял никаких решений.

– Надеюсь, ты принял решение относительно Кьяры.

– Мы поженимся как можно скорее.

– А когда ты собираешься сообщить об этом Лее?

Габриэль сказал.

– Возьми с собой Джилу, – посоветовал Шамрон. – Они много времени проводили вместе, когда ты находился на оперативной работе. В такое время Лее нужна мать. А Джила – мать, о какой можно только мечтать.

* * *

Габриэль и Кьяра провели ночь на вилле, в комнате, выходящей на озеро. Утром они все собрались за завтраком на солнечной террасе, затем каждый пошел своим путем: Ионатан отправился на север в свою команду; Римона, вернувшаяся к своим обязанностям в Амане, поехала на юг. Джила поехала с Габриэлем и Кьярой. Они высадили Лавона у раскопок в Тель-Мегидо и направились дальше – в Иерусалим.

Утро подходило к концу, когда они прибыли в психиатрическую больницу на горе Херцль. Доктор Бар-Цви, похожий на раввина с длинной бородой, ждал их в холле. Они прошли в его кабинет и целый час проговорили о том, как лучше сообщить Лее новость. Ее понимание реальности было в лучшем случае весьма смутным. На протяжении лет в ее памяти без конца возникали картины Вены – словно проигрывалась видеопленка. А теперь прошлое и настоящее чередовались в ее сознании. Габриэль считал себя обязанным сказать ей правду, но хотел сделать это как можно безболезненнее.

– Она, похоже, узнает Джилу, – сказал доктор. – Пожалуй, нам стоит поговорить с ней прежде вас. – Он взглянул на часы. – Она сейчас в саду. Это ее излюбленное место. Почему бы нам не поговорить с ней там?

Она сидела в своем кресле-каталке в тени пиннии. В руках, изрезанных шрамами и скрюченных, она держала оливковую ветвь. Ее некогда длинные черные волосы были коротко острижены и стали седыми. Джила и доктор стали с ней разговаривать, но глаза ее продолжали оставаться отсутствующими. Через десять минут они оставили ее. Габриэль прошел по садовой дорожке и опустился на колени перед креслом-каталкой. Первой заговорила Лея:

– Ты любишь эту девушку?

– Да, Лея, я очень люблю ее.

– Ты будешь ей хорошим мужем?

По его лицу покатились слезы.

– Да, Лея, буду.

Она отвела взгляд.

– Посмотри на снег, Габриэль. Красиво, верно?

– Да, Лея, красиво.

– Господи, как я ненавижу этот город, но снег делает его таким красивым. Снег избавляет Вену от всех ее грехов. На Вену падает снег, а на Тель-Авив сыплются ракеты. – Она снова посмотрела на Габриэля: – Ты все-таки будешь навещать меня?

– Да, Лея, буду.

Она снова отвела от него взгляд.

– Смотри, как следует пристегни Дани. Улицы такие скользкие.

– Он в порядке, Лея. Осторожнее поезжай домой.

– Я буду осторожна, Габриэль. Поцелуй меня.

Габриэль прижался губами к шраму на ее обезображенной щеке и закрыл глаза.

Лея прошептала:

– В последний раз поцелуй.

Стены спальни Габриэля были увешаны картинами. Там были три картины, написанные его дедом – единственные его работы, которые Габриэлю удалось найти, – и свыше дюжины картин его матери. Висел также портрет без подписи, написанный в манере Эгона Шиле. На нем был изображен молодой мужчина с преждевременной сединой и изможденным лицом, на котором лежала печать смерти. Габриэль всегда говорил Кьяре, что это автопортрет. А сейчас, когда она лежала с ним рядом, он сказал ей правду.

– Когда она написала его? – спросила Кьяра.

– Сразу после моего возвращения с операции против «Черного сентября».

– Она была поразительным художником.

– Да, – сказал Габриэль, глядя на картину. – Она была гораздо лучше меня.

Кьяра с минуту молчала. Потом спросила:

– Как долго мы пробудем здесь?

– Пока не найдем его.

– А сколько на это потребуется времени?

– Может быть, месяц. Может быть, год. Ты же знаешь, Кьяра, как такое происходит.

– Мне думается, нам потребуется немного обставиться.

– Зачем?

– Затем, что мы не можем жить в кабинете, имея лишь кровать.

– Нет, можем, – сказал он. – Ну что нам еще нужно?

Глава 41 Париж Август

Система безопасности обнаружила взлом в 02.58. Это показал датчик 154, установленный на одной из четырнадцати французских дверей, ведущих из заднего сада в особняк. Система охраны не была подключена к какой-либо коммерческой охранной компании или к парижской полиции, а лишь к центральному пульту в особняке, где круглые сутки постоянно дежурил расчет охранников, которые все ранее состояли в саудовской национальной гвардии.

Первый охранник появился у раскрытых французских дверей через пятнадцать секунд после безмолвного сигнала тревоги и упал без сознания от удара одного из шести замаскированных злоумышленников. Еще двое появились десятью секундами позже и были застрелены тем же злоумышленником. Появившийся там четвертый охранник, двадцативосьмилетний парень из Джедды, отнюдь не желавший умирать ради добра, нажитого миллиардером, тотчас сдался, подняв руки.