Посланник

– Нет, – сказал Лавон. – Но если сегодня вечером мы ставим перед собой всего одну цель, позаботьтесь о том, чтобы это была Сара.

Десять минут спустя. Зеленый огонек. Звук телефонного звонка. Треск набираемого номера.

– «Ла Терраса».

– Я хотела бы заказать столик на вечер.

– Сколько вас будет?

– Двое.

– На какое время?

– На девять часов.

– Можете подождать минутку, пока я проверю записи?

– Конечно.

– Девять пятнадцать вас устроит?

– Да, конечно.

– Хорошо, значит, мы бронируем столик на двоих на девять пятнадцать. Ваша фамилия, пожалуйста?

– Аль-Нассер.

– Мерси, мадам. До свидания.

Щелчок.

Габриэль подошел к карте.

– «Ла Терраса» вот тут, – сказал он, постучав пальцем по холмам над Сен-Жаном. – Им надо будет выехать с виллы самое раннее в девять.

– Если сначала они не поедут еще куда-то, – сказал Лавон.

– Ужин у Зизи начинается в восемь. Значит, у нас будет почти час, чтобы переправить Сару в такое место, откуда мы ее вывезем.

– Если Зизи не приедет поздно, – сказал Лавон.

Габриэль подошел к окну и посмотрел на другую сторону пролива. Погода испортилась, и уже наступили сумерки. Море начало темнеть, и на холмах загорелись огни.

– Мы убьем их на вилле – в доме или же за стенами подъездной дороги.

– Их? – переспросил Лавон.

– Только в этом случае мы сумеем уехать с острова, – сказал Габриэль. – Женщина тоже должна умереть.

Глава 27 Гавань Густавии Остров Сен-Бартельми

В течение двух часов было произведено тихое перемещение персонала и материальной части, почти не замеченное безропотным населением острова. Сара видела лишь один элемент этой подготовки, так как сидела в белом махровом халате на палубе и у нее на глазах «Солнечная танцовщица» снялась с якоря и тихо отступила в сгущавшуюся темноту. Порывистый ветер, бушевавший днем, утих, – лишь легкий теплый бриз гулял среди яхт, бросивших якорь у входа в гавань. Сара закрыла глаза. От солнца у нее болела голова, а во рту был терпкий привкус от избытка розового вина. Она сосредоточилась на своем недомогании. По крайней мере можно было думать о чем-то другом, а не о том, что ждало ее впереди. Она взглянула на свои часы – часы от Гарри Уинстона, которые подарил ей председатель и исполнительный директор «Джихад инкорпорейтед». Стрелки показывали 19.20. Она была почти у цели.

Она взглянула на корму «Александры» и увидела «Сикорский» – темный и неподвижный. Вечером они поедут на берег на моторке – отъезд намечен на 19.45, – все было предусмотрено Хассаном, очень деловым завотделом поездок Зизи. «И пожалуйста, не опаздывайте, мисс Сара», – сказал Хассан. А Зизи посоветовал ей надеть что-нибудь особенное. «„Ле Тету“ – мой любимый ресторан на острове, – сказал он. – Это будет запоминающийся вечер».

Бриз стал усиливаться, и откуда-то с гавани долетело позвякивание буйка. Сара снова взглянула на часы – 19.25. Она представила себе собрание за столом. Возможно, это будет семейный обед, подобный тем, какие они устраивали в доме в Суррее, которого уже больше нет. А возможно, атмосфера будет такая, что станет не до еды. Каково бы ни было настроение, она жаждала быть с ними. Она любила их. Любила их всех. Любила потому, что все остальные их ненавидели. Она любила их, так как они были островком здравомыслия в море фанатиков-изуверов и так как боялась, что приливной волной истории их может однажды смыть, а ей хотелось – пусть на миг – быть частью их. Она любила их скрытую боль и их способность радоваться, их жажду жизни и презрение к тем, кто убивал невинных. Жизнь каждого из них имела свою цель, и каждый казался Саре маленьким чудом. Она подумала о Дине – обезображенной шрамами красавице Дине, единственной уцелевшей из шестерых детей. Ее отец, рассказала Дина Саре, был единственным членом семьи, выжившим в холокост. Перебравшись в Израиль, он выбрал себе имя Сарид, что на иврите означает «Оставшийся в живых», а своего последнего ребенка назвал Диной, что означает «Мстительница». «Я Дина Сарид. Я выжившая мстительница».

«И сегодня, – подумала Сара, – мы стоим рядом».

Половина восьмого, а она так и не сдвинулась с кресла на палубе. Это промедление имело свою цель. Она хотела оставить себе всего несколько минут для переодевания – меньше времени, чтобы нежданно подать сигнал, что у нее нет намерения возвращаться. «Ничего не бери с собой, – было сказано в послании Римоны. – И оставь комнату в беспорядке».