Посланники Великого Альмы (Книга 1)

Тепосо как мог объяснял, что "старшие братья" верят в трех святых (Святую Троицу) и восхваляют их, рисуя на себе воображаемый крест. Их боги живут на небе, и в минуты радости или отчаяния братья простирают вверх руки. Вот что приблизительно говорил Тепосо. А может, добавил что-то и от себя.

Вождь, которого звали Атуак, в основном молчал, предоставив право переговоров своему старшему товарищу. Он ловил на себе неприязненные взгляды Раула Кортеса и чувствовал исходящую от него волну «черной» энергии, но оставался непроницаем.

Священник Литуан сообщил гостям, что вскоре они смогут отобедать с касиком. Им также приготовят постели в лучших домах, а сейчас он хотел бы проводить их в храм.

2

Святилище, куда направилась необычная процессия во главе с Литуаном, отличалось от испанских построек классической простоты, как день от ночи. Индейские ваятели покрыли стены множеством замысловатых меандров, и ни один из рисунков, покрывающих фриз, не был похож на другой; умелым мастерам пришлось когда-то поломать себе голову, чтобы ни разу не повториться. Здесь восхищало все: ступенчатые террасы вокруг храма, гладкие четырехметровые колонны, держащие потолок, и многое другое. Но у испанцев голова пошла кругом, когда они увидели убранство огромного зала, которое тускло отсвечивало золотом.

Центральное место у подобия алтаря занимала серебристая фигурка какого-то идола ростом с семилетнего мальчика. Идол хмурил брови и протягивал вперед руки с семью растопыренными пальцами на каждой, направленные на притихших испанцев. По обе стороны от идола находилось не менее двух десятков статуй в человеческий рост: коленопреклоненные женщины, полулежащие, сидевшие на корточках с молитвенно сложенными руками, с протянутыми вперед сосудами, наполненными зеленоватой жидкостью, и золотые глазницы каждой сияли бирюзовым светом.

Напротив идола неподвижно сидели на корточках семь жриц. Ладони их скрещенных рук покоились на обнаженных плечах, бедра прикрывали узкие юбки, ноги были обуты в желтые тапочки с высоким щитком, закрывавшим подъем. Вокруг икр — подвязки с подвесками из оникса, головы венчали диадемы с зелеными перьями священного кетсаля, из-под которых струились светлые волосы, доходившие до середины спины.

У Кортеса даже перехватило дух: самое ценное, что здесь находилось, это, несомненно, жрицы. Таких красивых девушек он ещё не видел. Да и вряд ли увидит. Они, как одна, походили друг на друга. Правда, если вглядеться внимательней, отличия все же были. Их пронзительные карие глаза неотрывно смотрели в мертвые очи идола, и сами жрицы казались бы изваяниями, если бы не ровное, неслышное дыхание, плавно колышущее упругие груди.

Рядом с ними на каменной скамейке сидела ещё одна, вероятно, главная жрица. Она была одета так же, но выглядела немного старше подруг. Ей было не больше двадцатипяти лет, и она, как две капли воды, походила на золотую богиню над аркой городских ворот.

Литуан, подойдя к идолу, заговорил мягким, звучным голосом, обращаясь к испанцам. Но не слишком богатый словарный запас испанских слов, которым владел Тепосо, не смог в полной мере воспроизвести задумчивую речь священника. Все же Тепосо старался как мог, и вот что испанцы смогли усвоить из сбивчивого, путанного рассказа своего переводчика.

Бога, которому поклоняются альмаеки, зовут Альма. Он и злой, и добрый одновременно. Левая его рука — день. Правая — ночь. У Альмы есть жена и четырнадцать дочерей, все они здесь, рядом с Альмой, сделаны из золота, и каждая — в духе своего характера. Жена — Дила — олицетворяет справедливость и является великой пророчицей. Жрицы неотлучно находятся возле Альмы, семь днем, семь — ночью, а старшая жрица — только днем. Число «семь» пророческое, магическое. Две руки Альмы — два раза по семь — четырнадцать. Это цикл. В году двадцать шесть циклов — триста шестьдесят четыре дня, и один день они прибавляют. Молиться Альме или говорить с ним лучше ночью, когда много звезд, хотя ночь — правая рука — порочная, но Альма лучше слышит ночью, а решения принимает утром. Это мудро.

— Спроси у него, — после небольшой паузы сказал Диего де Аран, — из чего сделан их бог. Из какого материала.

Он на секунду оторвал взгляд от серебристой фигурки и посмотрел на Тепосо. Его заинтересовало изваяние идола, которое отливало холодной синевой и напоминало ему свет далеких звезд. Металл не был похож ни на серебро, ни на сталь, которую Диего де Аран признавал лишь в сочетании с крепкой рукоятью меча и прикладом эспингарды.

— Он не знает, — перевел Тепосо ответ Литуана. — И никто не знает. Альма был оставлен далекими предками — отцами их отцов. Те пришли с Высокого Неба. Альмаеки их дети.

Де Аран хмыкнул и слегка тряхнул головой.

Раул Кортес, человек более практичный, протянул руку к идолу, но его остановила мягкая ладонь Литуана, слегка сдавившая запястье.

— Нет, — священник властно взглянул на Кортеса, — нельзя прикасаться.