Посланница вечности

В тот злополучный вечер Генрих в столовой быстренько все закончил и направился к кухне, где за закрытыми дверями расположились за пиршественным столом Василич со Степанычем. Подошел – и замер. Из-за тонкой фанерной двери доносились голоса уже хорошо разогретых родственников. У выпивших людей что-то происходит со слухом, и они непроизвольно повышают голос. Это была не ссора, не разборка, это был диалог.

Генрих позже думал: почему его сверхбдительный и подозрительный начальник не удостоверился в уходе подчиненных и не вышел запереть входную дверь в столовой? Либо виной тому был ливень, из-за которого сместился по времени ужин с гостем, и родственники активизировали процесс приема пищи и пития, наверстывали. Увлекшись, Василич запамятовал про своего подчиненного за стеной. Либо, отдав приказание Генриху – заканчивай и свободен! – он был уверен, что того уже и след простыл.

Дисциплинированный же Генрих вздумал доложить о своем уходе. Он уже поднес руку к двери, чтобы постучать, но все медлил, не решался нарушить дружеское застолье. Прогневишь начальника – себе дороже, завтра будет гнобить весь день, придираться к любой мелочи.

– Пригнали они эшелон уже ближе к вечеру. И сразу один вагон на запасной путь, – рассказывал Степаныч. – И солдата возле двери для охраны. Но главное, лейтенант с вагоном остался! Бумажками перед моим носом трясет, пистолетом размахивает – дело, мол, государственной важности, пристрелю, мол, за неисполнение!

– Ну? А ты?

– Я тоже копытом бью, на цырлах перед ним бегаю – понимаем, мол, будет исполнено! Как будто все остальное, все проходящие через меня эшелоны – не государственной важности! И как будто мне до него пистолетами не грозили! Бабушку свою пугай, я мы пуганые…

– А как же тебе в ум-то пришло?

– Ну, не пальцем же деланные, не первый день на свете живу! Я на своем месте всего насмотрелся! Каких только составов не собирал, с чем только не отправлял эшелоны. Уж я знаю, что просто так вагон не отцепят, и целого лейтенанта госбезопасности не приставят!

– Ну, а потом?

– Потом…

За те пару-тройку минут, что он стоял под дверью, Генрих кое-что из разговора уяснил. Не слишком много, но вполне достаточно для того, чтобы понять – надо немедленно сматываться, безо всяких докладов. Иначе для него все это может очень плохо закончиться.

Он сделал шаг назад. Проклятая половица под ногой скрипнула. Они, наверно, и раньше скрипели при каждом шаге, но кто на это обращал внимание! Днем их не было слышно!

Генрих застыл в ужасе, даже голову в плечи втянул. Но дверь в столовую не распахнулась. Следом за скрипом половицы, даже, пожалуй, одновременно с ним, раздался грохот чего-то тяжелого, упавшего в кладовой. Бабахнула другая дверь, распахнутая мощным рывком, – та, что вела прямиком из кухни в кладовую. Попасть в нее мог только сам хозяин, Василич, ключи были лишь у него.

– Ах ты, падлюка! Свинья фашистская! Подслушивать вздумал! – раздался рев повара и глухой удар.

Под этот рев Генрих вылетел из столовой, словно по воздуху, и ни одна половица под ним больше не скрипнула. А может, они и пели дружным хором, но Генрих их не слышал.

Так иногда в ночных кошмарах снится, что ты от кого-то убегаешь, а ноги налиты свинцовой тяжестью, и их невозможно оторвать от земли. Ты в ужасе и отчаянии – тебя уже настигают, тебе конец, даже руками пытаешься переставлять ноги! Но вдруг в какой-то момент они начинают тебе повиноваться, и шаги твои становятся широкими, бег легким. И вот ты, убегая от смертельной опасности огромными шагами, вдруг ощущаешь, что уже не по земле бежишь, а по воздуху. Именно бежишь, пружинисто отталкиваясь, а не летишь. В тот миг Генрих вдруг стал невесомым, только чувствовал, как колотилось сердце и бухала кровь в голове. Как раз успел к поверке.

Зато на вечернюю поверку не явился Отто Винер. Началась канитель, повторные переклички, проверки бараков, прочёсывание хозблока и промзоны.

Утром на двух грузовиках приехали люди с автоматами из НКВД, а на стареньком «Виллисе» – трое мужчин в штатском. Может следователи, а может и госбезопасность, которой русские так любили пугать друг друга. Начальник лагеря, по крайней мере, вытянулся перед ними в струну и беспрекословно командовал, кого приводить в его кабинет по первой их просьбе.

Видимо, охрана, дежурившая на вышках вечером, рассказала обо всем, что видела. Вскоре Василич в сопровождении конвоя отбыл в машине НКВДшников, а люди в костюмах убыли вместе с начальником лагеря. Стало ли что-то с железнодорожником, Андреас и Генрих не узнали никогда, но та же охрана наверняка доложила о вечернем визите начальника станции к повару, да и о прежних его визитах тоже. А также о том, что Василич с родственником грузили в его газик что-то громоздкое, затем уехали оба, а потом повар вернулся один, уже очень поздно. А перед этим из столовой доносился шум драки.