После бала

– Я не хотела тебя обидеть. Я просто хочу сказать, что несложно понять, почему любой мужчина не прочь встречаться с такой женщиной, как Джоан. Недолго. С ней весело, не так ли? И она ничего не будет требовать. – Она подняла брови. – Мы все хотим быть свободной, как Джоан! Свободной, как птица. Я едва помню себя до Тины. Даже не могу себе представить, каково это – встречаться с кем-то. Не могу себе представить другую жизнь. – И она очертила рукой комнату, ужасную роспись с принцессами, маленькую Тину, которая складывала кубики Томми в печку; Томми, который сидел у меня на коленях, держа руку во рту.

– А ты можешь? – спросила она.

Проблема была в том, что я могла. Я могла себе представить чужую жизнь. Я не хотела становиться Джоан, но было бы ложью сказать, что ее жизнь не прекрасна, не идеальна – в разных ее аспектах.

По пути домой я остановилась у кофейни и купила мороженое. Мы сели у прилавка.

– Потому что ты хорошо себя вел, – пояснила я Томми.

Естественно, для меня никакого мороженого; наступило лето, сезон сарафанов с подчеркнутой талией и едва заметных бикини. Я смотрела, как Томми неуклюже кладет ложку в рот. Я никогда не перестану волноваться за него. И если у нас будет второй ребенок, как хочет Рэй, то, безусловно, я буду постоянно волноваться и за него. Странная вещь – понимать, что будешь волноваться о ребенке, который еще не существует. О фантомном ребенке.

Рэй всегда может уйти. Мужчины постоянно так делают. У меня не было причин опасаться этого, и, кстати, его верность была одной из главных причин моей гордости. Я, в отличие от моей мамы, выбрала мужчину, ориентированного на семью. В браке определенно были свои прелести, и я ни о чем не жалела, но иногда это превращалось в длинную, бесконечную рутину. Иногда эта рутина была приятной, когда мы с Рэем находились на одной странице, когда наша жизнь протекала именно так, как мы хотели; а иногда она становилась печальной и депрессивной. И никогда нельзя было предугадать, что будет дальше. Мы были так молоды. Можно ли назвать наш брак счастливым? Я тогда постоянно задавалась этим вопросом. Лишь время покажет. Брак тогда, похоже, избрал выжидательную тактику: будет ли он счастливым? В какой момент нашей жизни люди смогут сказать: «Бьюкенены – счастливая семья»? Или «В этой семье явно есть проблемы»? Не существовало ничего среднего; люди никогда не говорили: «Ну, они просто любят друг друга; они не жалеют о принятом решении, но и не черпают радость в общении друг с другом».

Стеклянное блюдце Томми загремело о стол. У меня ребенок – катастрофа. Стоило мне на секунду отвлечься, как его щеки, руки и футболка были в шоколадном сиропе. Теперь он испачкает машину.

– Томми, – укоризненно сказала я.

Он внимательно поднял глаза, ложка балансировала в его ручке.

Прямо сейчас Джоан спит или возле бассейна, или в постели с Сидом Старком. Прямо сейчас я бы с удовольствием поменялась с ней местами.

На следующий же день я поехала к Джоан. Думаете, я могла ждать, пока Джоан придет сама? Нет. По крайней мере я здраво понимала, на что я способна, а на что – нет. Я могла хранить секреты. Была способна на огромную верность. Мне была свойственна честность, чуждая многим людям. Но я не была терпелива. Я не умела абстрагироваться от волнующих меня вещей. Мысли о людях, которых я любила, постоянно вертелись у меня в голове. Они были со мною везде: дома, когда я после кофейни укладывала Томми спать; в супермаркете, когда покупала продукты из списка, которые Мария забыла взять; в химчистке, откуда я забирала костюмы Рэя; снова дома.

Я подождала до обеда. Дорога от моего дома до ее была короткой – три минуты, максимум четыре, – а мир, по которому я ехала в своей машине, был спокойным – лишь на обочине у распылителя воды играл ребенок, садовник подстригал изгородь. Было слишком жарко. Я ехала с опущенным окном, но даже ветер был похож не на ветер, а на сухую, беспокойную волну воздуха. Я могла включить кондиционер – наша машина была из первых автомобилей с кондиционером, – но тогда температура становилась какой-то неестественной, будто я где-то в тундре.

Выйдя из машины, я была уже насквозь мокрая.

Я прошла вдоль дома, оценивая клумбы с гортензиями и индийской сиренью, на которые Джоан было плевать; я надеялась увидеть Джоан и избежать встречи с Сари.

Железный забор, окружающий бассейн и задний двор Джоан, был массивным, так что репортерам, вечно рыскающим вокруг дома, тут было нечего делать. Забор установили на следующий же день после одного инцидента, когда в прессе появилась неподобающая фотография.