После бала

– Прошу тебя, – умоляюще сказала я. – Мне нужно знать.

– Я не должна говорить об этом. – Иди прикоснулась к шее, и я заметила ее крохотный золотой крестик, который не видела столько лет. – Люди не должны вмешиваться в Божьи дела.

В моем горле росла глубокая тревога, казалось, меня вот-вот вырвет на траву.

– Божьи дела? О чем ты говоришь, Иди? Пожалуйста. – Я вцепилась в ее руку. – Пожалуйста, скажи мне.

– Сейчас придут дети, – сказала она, забирая руку.

Они шли к нам робко, будто не хотели прерывать разговор. На секунду мне стало интересно, что они о нас думают.

– Пожалуйста, – повторила я, хотя и понимала, что это бесполезно.

– Спроси Джоан. Это ее история. А твоя история, Сесилья? Я часто думаю о том, жалеешь ли ты о ней.

– Нет, – сказала я. И не соврала. – Я не жалею. Джоан сделала то, чего я совершить не могла. Я вечно сомневаюсь. – Я сделала паузу. – Мама хотела этого.

– Она сама не знала, чего хотела.

Дети наконец подошли к нам; они больше не смотрели на меня с любопытством. На секунду я показалась им интересной, но меня было слишком много.

Иди поправила детям одежду, пригладила волосы Люсинды.

– Идите поиграйте, – сказала она им. – Я позову вас через минуту. – Она села рядом со мной. Я была в шоке, хотя и не должна была. – Я слышала, что мама сказала тебе.

– Что она мне сказала? – Мама говорила мне так много вещей, что я не сразу поняла, о чем она.

– Когда она умирала. Я иногда слушала за дверью, чтобы убедиться, что она не говорит тебе жестоких вещей.

– Такого не было.

– Я знаю. – Она сделала паузу, стряхнула что-то с колена. – Она сказала тебе, чтобы ты не позволяла Джоан управлять собою.

Ах, теперь я вспомнила. Мама тогда только проглотила таблетку. Я отирала ей подбородок салфеткой.

– Она была больна, – сказала я, – и теряла рассудок.

– Но она не потеряла его совсем, ведь так?

Она посмотрела мне в глаза.

– Нет, – согласилась я. – Не потеряла.

Это было правдой.

– Она предупреждала тебя быть осторожной с Джоан.

– Она сказала, что Джоан разорвет меня на две части.

Я вспомнила жару в маминой комнате, острые запахи. Ей было постоянно холодно, она умирала, а мне было жарко, я ухаживала за ней.

– Да. Самым большим ее страхом было то, что случится с тобой после ее смерти.

– Нет, – непроизвольно ответила я. – Такого быть не может.

– Почему? Потому что она бывала жестокой? Роль матери была написана явно не для нее. Я тебя уверяю. Но все равно, материнский инстинкт у нее был.

– Материнский инстинкт, – повторила я. Еще немного – и я заплакала бы. – И когда же он проявлялся, интересно? Я не могла передвигаться по дому, не слыша ее причитаний, что я скачу по дому, как лошадь. Я все еще иногда думаю об этом. Я помню, как ее бесила моя походка.

– Мама любила тебя.

– Не помню, чтобы она говорила мне это. Ты говорила. Постоянно говорила. Но не мама.

– Все равно. – Иди прижала палец к губам, будто хотела замолчать. Но она продолжила: – Я всегда думала, это воля Божья, что она умерла как раз тогда, когда ты начала становиться женщиной. Она не смогла бы стать матерью девушки. В ней этого совсем не было.

– Ты по-прежнему думаешь, что это Божья воля?

– Ты знаешь, что я думаю. – Она встала. – Дети, – позвала она. – Пора домой.

Моим домом была Иди. Я положила руку на грудь. Я снова была ребенком, который ждал, пока его отнесут куда-то в безопасное место.

Я представила себе, какой была бы моя жизнь, если бы Иди осталась со мной.

Она присутствовала бы на моей свадьбе. Она помогла бы мне, когда Томми был маленьким, а я, хотя ты тресни, не могла его успокоить. Она во всем помогла бы мне. Она оставила бы меньше места для Джоан.

– Мне было пятнадцать лет, – сказала я. – Совсем еще ребенок.

Она махнула рукой в сторону своих воспитанников, которые бежали к нам.

– Вот они дети, – сказала она. – А ты перестала быть ребенком, как только заболела твоя мать.

Дети уже были возле нас. Иди рассеянно похлопала Рикки по плечу.

– И как, Сесилья? Джоан разорвала тебя на две части? – Ее голос был спокойный, ровный. Она не хотела испугать детей. Я и забыла, какое у Иди самообладание. Я ни разу не видела, чтобы мама ее ругала. – Я надеялась, что ты хочешь встретиться со мной по другой причине. По любой причине, кроме нее. Но сердцем я чувствовала, что это из-за Джоан.

Я молчала. Я все еще была в маминой комнате, смотрела, как она умирает. Или нет, я была маленькой девочкой, девочкой в возрасте Люсинды, неспособной защититься от обвинений взрослого.

– Тебе двадцать пять лет, Сесилья. Взрослая женщина, которая гоняется за секретами другой взрослой женщины.

Я подняла на нее глаза. Дети тихо стояли в ряд. Они смотрели на меня, а Иди наклонилась. Я подняла руку, не понимая, что она собирается делать, но тут ее теплые, сухие губы прикоснулись к моей щеке.

– Я хотела увидеть тебя, Иди, – прошептала я, когда ее лицо было совсем рядом с моим. – Ты была моей мамой.

– О дитя, – сказала она. Я растрогала ее. Она покачала головой. – Если бы так и было. – Она протянула руки, и младший мальчик взял ее за правую руку, а старший – за левую. – Именно этому ты меня и научила.