После боя

— А почему ты считаешь, что я хочу так жить? Люди твоего уровня все привыкли рассчитывать до цента, и, сталкиваясь с человеком, который ни во что не ставит эти ваши доллары и центы, вы испытываете настоящий шок! Вам не понять, что есть люди, которые не служат вашему идолу с нулями! Что мне плевать на бога, которого вы себе создали! Ваш единственный бог — доллар, и мне на него плевать! По виду моих штанов ты берешь на себя наглость судить, что у меня в душе! Да какое ты имеешь право?! Я плюю на деньги и живу так, как сам хочу!

— Я встретил тебя в баре, оборванного и грязного. Ты был пьян, как последняя свинья. Если хочешь — можешь жить так.

— Люди… Стадо тупых, безвольных скотов. Быдло, которое ради вашего доллара полезет хоть в петлю, лишь свистни. Ради денег вы способны предать семью, отдать жизнь, заложить душу. А такие понятия, как совесть и честь — всего лишь пустой звук! И ты считаешь, что мне есть дело до таких людей? Да я специально готов рядиться в лохмотья, если какой-то продажный поддонок, ради доллара готовый на все, носит приличный костюм!

— Сколько в тебе ненависти. Ты не считаешь, что есть приличные люди?

— Я таких не встречал!

— А я? Ведь я подобрал тебя окровавленного на улице…

— ждешь благодарности? Не дождешься! Ты просто дурак!

— Вот как?

— Полный дурак! Умный не стал бы делать такую глупость!

— Ладно. Пусть так. Продиктуй мне свой адрес, и, когда ты поправишься, я отвезу тебя туда.

— Когда поправлюсь? То есть не сейчас?

— Ты хочешь уйти немедленно?

— Нет, отчего же. Можешь довести свою глупость до конца.

Этот простой и короткий разговор вымотал меня больше обычного трудового дня. В злых словах бродяги было что-то особенное… Дело в том, что я понял сразу же — бродяги так не говорят. Тем более — полностью опустившиеся люди. Это было похоже на то, что он сознательно гонит себя к самоуничтожению, смерти. Это была какая-то особая философия, которую я пока не мог понять. Может, потому, что никогда не встречался с ней раньше. Среди моих знакомых не было людей, которые бы думали или говорили так. Он заинтриговал меня до безумия.

Я твердо решил выяснить, кто он такой и какое преступление с ним связано (а я не сомневался, что тут существует какое-то преступление). Такое встречаешь не каждый день. Я пообещал себе вечером вернуться к этому интересному разговору. А пока стал спешно собираться на работу — времени оставалось в обрез.

— Все, я пошел. Буду вечером. Не забудь выпить лекарства.

И быстро выскочил прочь. По поводу возможного воровства я не беспокоился. В моем номере не было ни денег, ни особо ценных вещей.

День прошел быстро, пролетел, как одна минута. На работе я находился как на иголках — мою нервозность даже заметили окружающие. Подстегивала меня одна мысль: если бродяга решился заговорить, значит, он будет говорить и дальше! А мне не терпелось выслушать и узнать его историю. Я не сомневался, что его история была уникальной… Но, как на зло, мелкими поручениями и всякой ерундой меня продержали в студии часов до девяти вечера. Когда я вернулся в гостиницу, было около половины десятого.

В моем номере было темно. Сначала я удивился, потом решил, что бродяга заснул, потушив свет. Потом включил лампы в гостиной. Диван был пуст. Постель, аккуратно сложенная в стопочку, лежала на краю. Одежды бродяги не было. Очевидно, он решил убрать за собой. Поднос с лекарствами стоял на журнальном столике, как и прежде. Но посреди этого подноса… Я подошел ближе и с огромным удивлением обнаружил горку таблеток. Выдавленные из упаковки, они лежали довольно большой горкой. Я понял все. Возвращаясь с работы и видя пустевшие, открытые пачки таблеток, я думал, что он принимает лекарства сам, когда меня нет. Но на самом деле он просто выдавливал таблетки из упаковки. Он не выпил ни единой таблетки. Он не лечился. Наверное, потому, что не хотел. На всякий случай проверил ящики и шкафы. Все мои вещи были на месте. Слова о возможной краже были пустой угрозой. На самом деле он ничего не взял. И не думал брать… В этом человеке все было не так. Я спустился вниз, подошел к портье, спросил:

— Из вашего номера? Я думал, вы знаете! Он ушел еще утром, часов около одиннадцати. И шел довольно бодро, хорошо.

— Ничего не оставил? Никакой записки?

В глазах портье зажегся нехороший огонек. Он принял меня за гомосексуалиста, который обнаружил бегство любовника. В довершение всего мне не хватало еще прослыть здесь гомиком… Я решил объяснить:

— Понимаете, это мой друг, и он очень болен. На самом деле у него перелом ноги, и ему нельзя было позволить выходить. Скорей всего, позвонила его бывшая жена… вы не видели хотя бы, в какую сторону он пошел? Или сел в машину?

— Нет. В машину он не сел. Он пошел вниз по улице. Повернул направо. А записки не оставлял. Поищите в номере… сэр!