После боя

— Вы сами сказали, что вам известны наши правила. У нас приличная гостиница, и правилами нашего отеля желательно избегать конфликтных ситуаций любым способом. Особенно тех ситуаций, от которых за милю пахнет полицией! Мы уважаем закон и не хотим вступать в конфликты с представителями власти…

— Я вас не понимаю! О чем вы говорите? Почему вы решили, что нахождение в моем номере человека имеет какое-то отношение к полиции? Я вас уверяю, что вы ошибаетесь! Мой друг не вступал ни в какие конфликты с законом! Поэтому я не понимаю наш разговор.

— Вы иностранец, поэтому…

— Послушайте! Я регулярно оплачиваю номер. В правилах отеля записано, что я не могу принимать в моем номере гостей?

— Нет, но… Но вам лучше отвезти этого человека в больницу и самому сообщить в полицию! Мы не хотим неприятностей. Я так понимаю, что ваш друг иностранец, как и вы?

— А вот это не ваше дело!

— Нам не нужны столкновения с эмиграционной службой! У нас приличный отель. Вашего знакомого следует немедленно отправить в больницу…

— У него не настолько серьезные повреждения.

— Все равно — о дорожных происшествиях обязан докладывать в полицию каждый! А если у вашего знакомого есть оформленная страховка, то вам лучше отправить его в больницу, а не держать у себя.

Все это начало раздражать. Я постарался держать себя в руках, но все равно мой голос прозвучал резко:

— Так я и сделаю! Все остальное вас не касается! Это не ваше дело! Занимайтесь своими проблемами!

— Вам следует…

Я захлопнул дверь прямо перед его носом. Одну неприятность я уже нажил. Разумеется, эта гостиничная крыса не собиралась сообщать ни в какую полицию. Скорей всего, он преследовал две цели: убедиться, что здесь не пахнет черным криминалом, и получить с меня деньги за молчание. Но этот неприятный диалог еще раз убедил меня в том, что следует немедленно снять квартиру и уехать из отеля. Я дал себе слово заняться поисками квартиры прямо завтра, с утра. Когда я вернулся обратно в гостиную, мой больной перевернулся на другой бок и стал дышать ровнее. Я попытался раздеть его и укрыть пледом. В моих руках оказались его брюки, и я случайно перевернул их… На ковер из карманов высыпалась целая пачка стодолларовых купюр.

Это были самые настоящие, новенькие купюры. Сначала я онемел. Потом решил, что самым разумным поступком будет… пересчитать их. В кармане видавших виды джинсов бродяга носил пять тысяч семьсот долларов новыми стодолларовыми купюрами. Было от чего задуматься… Я сложил деньги в ровненькую пачку и положил обратно в его карман. Когда я закончил делать все это, глаза бродяги были широко открыты и направлены прямо на меня.

Взгляд его не был злым. Скорей всего, просто любопытным. И очень спокойным… Меня просто поразило это ледяное спокойствие, застывшее в голубых глазах. Взгляд его принадлежал трезвому человеку в полном сознании, и был вполне разумный — если можно быть разумным в такой ситуации. Я чувствовал всю сомнительность положения, в которое попал. И еще: меня поразило странное сравнение, сразу пришедшее мне на ум, сравнение, которое я никак не мог объяснить… Дело в том, что мне показалось, что бродяга смотрел на меня так, как смотрят на какое-то экзотическое насекомое, изучая его повадки. Без страха, пытаясь понять. Мне давно не приходилось оказываться в таком глупом положении. Чтобы нарушить напряженное молчание, я громко сказал по-русски:

— Я не собирался брать твои деньги! Они просто выпали из кармана. Видишь, я положил их обратно-туда, где они лежали раньше…

Он продолжал молчать. Вместе с любопытством (оказывается, насекомое было говорящим!), в его глазах появилось легкое ехидство. Что-то типа «оправдывайся, а я послушаю…». А губы тронула легкая усмешка. Казалось, он смеется надо мной.

— Как ты себя чувствуешь?

Снова никакого ответа. Я повторил вопрос по-английски. Реакцией снова был полный ноль. Я давно уже швырнул злополучные брюки с деньгами с кресло — там, где была сложена вся остальная одежда. Имея такую сумму денег наличными, можно было хоть купить себе приличные туфли?

— Как твое имя? Кто ты? Где ты живешь? Ты ведь где-то живешь, правда?

Снова — никакого ответа. Глаза бродяг следили за мной теперь с нескрываемым ехидством. Казалось, он видит насквозь мое волнение и растерянность, и его безумно забавляет вопрос, что я собираюсь предпринять дальше, как из всего этого выпутаться. Я пошел в ванную, набрал горячей воды, захватил аптечку, которая у меня была, и, смыв кровь, сделал некое подобие перевязки. Все это время бродяга покорно повиновался моим неуклюжим медицинским движениям (доктор из меня оказался никудышный), и молчал, молчал, молчал. Кроме явных и открытых ран на лице, были очень большие синяки в области грудной клетки и живота. Некоторые показались мне совсем свежими, а некоторые — очень старыми, потому что имели желтоватую окраску и явно заживали.

— Что с тобой произошло? Кто на тебя напал?