После бури. Книга первая

Наконец лед тронулся, то есть куколка треснула, из нее выпорхнула бабочка с большими, разноцветными и незрячими глазами на крылышках: «Чирик-чирик! — или как там еще? Какой-нибудь самый первый звук произносится же новорожденным существом?— Чирик — вот и я! Не беспокойтесь, пожалуйста, крестить меня не надо: имя уже имеется, называюсь Цивилизацией! Причем западной, а не какой-нибудь варварской. Запомнили?» Конечно, аплодисменты, овации, банкеты, тосты, дескать, раскрепощение человечества, дескать, конец проклятой предыстории человечества, да здравствует подлинная история; дескать, ждали-ждали, все жданки потеряли; дескать... И никто не спросил: а высидела ли личинка-то свой срок в коконе или нет?

Организм-то современного человека, он, правда, уже не первобытный, конечно, нет, от первобытности, от сырого мяса, от звериной шкуры на голом теле он ушел, но он же еще и не модерновый, не цивилизованый, он все еще тот организм, который там, в коконе, там, в средневековье, созревал и формировался!

Что же и говорить о привычках и навыках этого организма — они почти что сплошь средневековые, именно там этот организм приобрел привычку есть картошку, курить табак, молиться богу, почитая Христа, стрелять из пушек, плавать по океанам, сочинять музыку по нотам, писать картины масляными красками, печатать книги в типографиях, рассматривать небеса через астрономические трубы.

Главное же, прикидывал Корнилов, главное в том, что средние века научили человека труду, превратили для него труд в сознательную и добровольно-принудильную обязанность, так что человек мог уже по собственному желанию трудиться день и ночь, а кто отлынивал, для того вступало в силу принуждение, и, изобретено было множество способов прививать сознательность и любовь к труду.

Человек возвел труд в господина, а себя признал его рабом, и тут-то развернулось по Земле строительство от края до края, дым коромыслом, и если специальностью рабовладельческого общества были Пирамиды, Акрополи, Колизеи, то средние века без счета стали возводить города, строить гавани и корабли, замки и крепости и пороховые склады.

Все это так, все это, разумеется, прекрасно, но достаточно ли этого прекрасного для новой эры, для цивилизации?

Бабочка порхает, удивляет мир, а больше того удивляется бесчисленным своим красотам, а привычки-то, а навыки-то те же самые, что и у личинки. Хотеть-то она научилась, а пища — та же, и прочие потребности тоже прежние, средневековые.

Потому, должно быть, так просто Верхняя и Нижняя средневековые Веревочные заимки завтра же примут устав промысловой артели — новейшую, социалистическую форму организации.

Потому, должно быть, и Корнилову, бывшему приват-доценту, философу, не составило особого труда вить веревки, погружаться в те движения, в то состояние организма, которое было свойственно человеку и тысячу лет назад.

Потому, должно быть, и приходила во время витья, веревок эта мысль, эта догадка: а не рановато ли вылупилась бабочка? А если бы она и еще три столетия посозревала в коконе, может быть, к чему-нибудь другому созрела бы? Не только к цивилизации как таковой? Другие бы могли ведь появиться варианты?

Неужели — нет? Неужели веревочники тысячи лет, таким вот манером вили веревки ради одного только варианта, каким явился век двадцатый?

Ну, конечно, однажды свитую веревку и ту не разовьешь обратно в мягкую, в податливую кудель, но все равно, ах как хочется пережить свое прошлое, если уж не от начала до конца, так хотя бы встречу какую-нибудь пережить снова, прошлую любовь, прошлые какие-нибудь мысли, прошлые решения принять заново, попридержать ту истину в руках, мимо которой пробежал когда-то второпях, не заметив ее!

Истина, она даже задним числом утешительна, вся наука-история на таком утешении построена, все человечество задним числом утешается, других утешений у него нет и будут ли?

В то же время, если бабочкам и еще подождать-повременить, еще попорхать, погордиться собою, еще и жестоко повоевать между собой,— тогда еще труднее будет организовать из них какой-нибудь трудовой коллектив, какую-нибудь осмысленную организацию, поскольку окончательно будут утеряны и позабыты средневековые трудовые навыки.

Из вас, что ли, Боря и Толя, спрашивал Корнилов, можно организовать артель веревочников? Или завод «Металлист»? Или «Буровую контору»? Вас сделать Уполномоченным Промысловой Кооперации?

Уже в средние века с человеком случилось все, что могло случиться,— войны, эпидемии, заблуждения, искусства самые разные к нему тогда пристали, и монархии, и демократии, потому он так живуч сегодня: ко всему привык, все знает, все испытал! И только одного не случилось с ним до сих пор — цивилизация ему внове, и потому к ней-то и не приспособлен его организм, в ней-то и нет у него навыка и опыта — ни биологического, ни юридического, никакого.

Конечно — свобода, конечно — долгожданная, однако учтите: нет и не может быть более несвободных людей, чем добровольцы...