После бури

После событий пятого года, когда над Россией грозно гремела буря первой революции, когда был дан приказ “патронов не жалеть”, Акиму Акимовичу предоставилась возможность, и он показал свои способности. Из Соликамска его спешно направили в Кизел на усмирение “взбунтовавшихся рабочих-”. В короткий срок он восстановил порядок, а всех оставшихся в живых бунтовщиков передал в суд. Прошел год. Копи работают, домна плавит чугун, печи дымят, но как-то так случилось, что про него забыли и заслуги его перед престолом до сих пор не оценены. Нужно было напомнить о себе. Если дети достали где-то шрифт, то, значит, подпольную типографию не вывезли. Она здесь, в его владениях и где-то совсем близко. Если бы ему удалось ее найти, о нем вспомнят и, конечно, наградят, повысят, а главное – могут перевести в большой город, хотя бы в Пермь.

Сняв плеть с гвоздя, Кутырин задумался. В памяти снова встал образ маленького, худого рыжего котенка, и злое, нехорошее чувство защекотало под сердцем.

Плеть много раз помогала ему на допросах, но холодный расчет подсказывал, что с детьми горячиться не следует, что сейчас нужна хитрость. Бросив плеть на стол, он вернулся назад.

Маруся почувствовала угрозу в последней фразе и ждала “живодера” с ужасом. Кандыба с ехидной улыбочкой поглядывал па дверь и был сильно удивлен, когда увидел, что начальник вернулся без плети.

– Ну что, вспомнила? – мирно спросил пристав.

– Нет. Я не знаю… – еле слышно пролепетала девочка.

– Ну, хорошо. Я тебе помогу вспомнить. Хочешь, я сам угадаю… Кузька Кушелев!

– А кто тебе сказал? – вырвалось у Маруси.

И столько искреннего удивления было в этом восклицании, что пристав засмеялся.

– Ну, вот видишь! Я, милая моя, все знаю. От меня ничего не скроется.

Маруся растерялась. Откуда он мог об этом узнать? Никто их с Кузей не видел, она никому не говорила, и было это совсем недавно.

– Ну, а теперь скажи мне, Маруся: где он взял эти буквы?

– Не знаю.

– Опять не знаешь! Посмотри-ка мне в глаза.

– Он не сказывает, дяденька, – прошептала девочка, не решаясь поднять голову и взглянуть на пристава.

– Значит, не сказывает… Значит, он тебе не верит. Как же так?.. Как же так?.. – задумчиво произнес пристав и, вдруг повернувшись к околоточному, резко приказал:

– Кандыба, девчонку не выпускать до моего возвращения. Смотри, чтобы она не стирала надпись на руке.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Затем пристав ушел в кабинет, оделся и, застегивая на ходу шинель, быстро вышел из участка.

7. У ИНЖЕНЕРА

Над обеденным столом уютно горит большая лампа под зеленым абажуром. Она подвешена к потолку на цепи. Кроме лампы, на цепи висит еще тяжелый шар с дыркой. Если залезть на стол и наклонить шар, из дырки посыплется мелкая дробь. Дробью можно заполнять пустоту в битке-бабке, которую называют свинчаткой, – от слова “свинец”. Шар уже наполовину пуст, но лампа еще держится, и никто, кроме няньки, даже не подозревает, что Сережа вот уже вторую весну, когда начинается игра в бабки, отсыпает дробь. Ну, а нянька не выдаст.

Напротив Сережи, едва касаясь коленями стула, лежит животом на столе кудрявая розовощекая девочка и держит в руках пучок красных бумажных полосок.

На столе лежат: разноцветная бумага, ножницы, клей, кедровые орехи, перемешанное со скорлупой, тарелка с водой, смятое полотенце. Нянька, сидящая сбоку, режет узкие полоски, а Сережа клеит цепь для елки. Цепь лежит уже на полу горкой, а конца работе не видно.

– А теперь красная… – говорит девочка и протягивает полоску.

– Нет, синяя, – с усмешкой отвечает мальчик и берет со стола полоску синего цвета.

– Ну вот, опять синяя… Няня, что он все синяя да синяя!..

– Ему видней, Ритуша. Пойдем-ка лучше спать.

– Нет… Я не хочу спать. Я когда сама захочу… – плаксиво тянет она, видя, что нянька положила ножницы и отодвигает бумагу. – Пускай тогда и Сережка идет спать.

– Он старше. Ему можно еще часок посидеть.

В это время в столовую вошел высокий мужчина с коротко подстриженной квадратной бородкой. Увидев его, девочка соскользнула со стула и бросилась навстречу.

– Папа пришел!

Инженер подхватил дочь на руки, нежно поцеловал в щеку и, устроившись к столу, посадил ее на колени.

– Папа, а Сережка мне не дает клеить, – вытянув нижнюю губу, пожаловалась она, разглаживая отцовскую бороду. – Я тоже умею…

– Ну да, умеешь ты… Она, папа, криво клеит и все перемазала… Посмотри, на что у нее похоже платье!

Отец взял руку девочки и шутливо продекламировал:

“Шаловливые ручонки,

Нет покоя мне от вас,

То и дело натворите

Вы каких-нибудь проказ…”

– Папа, ты не уходи… Я сейчас… – сказала Рита и, соскользнув с колен, убежала в спальню.

– Папа, а мама пришла? – спросил мальчик.

– Нет, Сережа, она осталась танцевать.

– А почему ты вернулся?

– Потому что соскучился без вас, – с грустью ответил отец. – К тому же танцевать я не умею.

Вернулась Рита и, забравшись на колени к отцу, снова начала разглаживать бороду на пробор. Откинувшись на спинку стула, Георгий Сергеевич Камышин закрыл глаза. Руки дочери приятно щекотали подбородок, и ему было тепло, уютно.

– Папа, ты спишь? – шепотом спросила девочка.