После долгих дней

Когда Александр поднимался из хранилища на первый этаж, то услышал необычное движение наверху: оттуда доносились топот и шарканье ног, крики, звон разбившегося стекла, археологу показалось даже, что раздались выстрелы. Он замер, не решаясь сделать шаг ни вверх, ни вниз. Александр понял, что сейчас произойдет то, что называют последней минутой жизни, все кончится, все исчезнет. Не будет больше мамы, которая ждала его в Буживале, не будет вечно недовольного отца, не будет Сорбонны и строгих коллег, не будет Пиоша, Жака Виктуара, Золотого зиккурата, не будет дописана книга о Меде, ничего не будет. И вот, ослепив Александра до рези в глазах, наверху распахнулась дверь, послышались шаги и хорошо знакомый выговор крестьян из близлежащих к Багдаду поселений. Александр со всех ног полетел вниз, обратно в прохладную темноту запасников, пытаясь спрятаться в каком-нибудь незаметном закутке. Он понимал, что все это было бессмысленным цеплянием за жизнь; как тонущий в болоте пытается схватиться за тщедушный листочек или сухую травинку, так и он искал место потемнее и подальше от глаз, чтобы озверевшая толпа не разорвала его сразу, чтобы у него оставалась хоть какая-то надежда выжить.

Скрывшись за огромными ящиками, в которых хранились находки с раскопок в Центральном Ираке, Александр наблюдал за людьми, которые, как раковая опухоль, расползались по всему хранилищу, их становилось все больше, и Александру было все труднее и труднее дышать. В этот момент археолога охватило странное чувство, какое-то генетическое дежавю, он подумал, что когда-то давно, сто лет назад, его прадед и дед наблюдали за обрушением старого мира в Петербурге, улицы заполнили солдаты и матросы, рабочие с фабрик и заводов, бедная интеллигенция и студенты, и они, превратившись в оголтелую массу, сметали все на своем пути: расстреливали, обворовывали, занимали квартиры и дома, выгоняя хозяев вон, а потом, в захваченных домах, с остервенением крушили мебель и били изящную посуду. Возможно, что здесь, в Ираке, начнется такой же исход людей, как когда-то в России. Рушится мир, и тысячи обреченных потянутся в Европу, привнося частицу нового уклада, которая неизбежно вызовет беспорядки, недовольства и постепенно расшатает сложившийся в послевоенной Европе порядок. На глазах Александра не просто рушился Ирак Саддама Хусейна, а зарождался новый миропорядок, и многие обыватели в Европе еще не понимали, что здесь пробуждается вулкан, лава которого способна залить улицы Парижа и Берлина, пепел которого способен закрыть небо над Вашингтоном, Брюсселем и Москвой. Александра охватило ощущение абсурда, он прятался за ящиками, скрываясь от ослепленных ненавистью бунтарей, наверху раздавалась стрельба, по сути, начиналась война, способная затянуть в свою воронку тысячи и тысячи людей, а там, в Париже, протекала обычная, неспешная повседневная жизнь: люди пили кофе на террасах кафе, студенты спешили на лекции, на кафедре бурно обсуждали очередную сенсацию, Черняков обдумывал план по разоблачению сенсации, заявленной Александром, мама срезала розы в саду домика в Буживале, а в распахнутом окне виднелась фигура отца – он глубокомысленно застыл над черновиком или клавиатурой компьютера. Александр вспомнил сейчас, что такое же чувство охватывало Адриану четыре года назад, когда она смотрела по телевизору новости из Белграда. Теперь же, скрываясь в закутке, в нескольких секундах от возможной гибели, Александр видел, как люди в аммамах и в заляпанных грязью галабеях хватались за ящики, копались в них, со злостью опрокидывали, в ярости давили ногами или разбивали глиняную посуду, клинописные дощечки, фрагменты надгробий, барельефов. Он слышал, как эти безумцы кричали, что все это старая рухлядь, не нужная никому. Чем только занимались здесь эти ученые?! На что уходили деньги государства?! На собирание пыли и грязи?! Они искали золото, серебро, бронзу, драгоценные камни. А вместо этого – мириады мусора, кости, черепа, да еще старательно разложенные по ящикам и пронумерованные. Ярости не было конца. Люди кричали, швыряли коробки, разрывали папки, громко визжали, когда обнаруживали что-то ценное, например серебряные кубки или монеты, начинали драться за найденное. В запасниках воцарился хаос. Александр подумал, что ему именно в этот момент представился один шанс из тысячи: под этот шквал эмоций, среди этих потерявших человеческий облик людей никто его не заметит, он спокойно может пройти к выходу и попытаться пробраться наружу, к машине. Только бы найти Жака, думал он, но что там происходит наверху? От этой мысли у Александра леденели руки и все тело сжималось в болезненной судороге.

Он потихоньку выбрался из-за ящиков и медленно побрел к лестнице, шел тихо и, как ему казалось, почти незаметно, ему уже удалось подойти к лестнице и занести ногу над первой ступенью, как вдруг он услышал визгливый крик:

– Смотрите-ка! Это тот европеец, которого я схватил за ворот! Не дайте ему уйти! Не стреляйте! Он покажет, где спрятано золото.