После долгой зимы (СИ)

Прошел час, потом другой, а Семена все не было. Я волновалась, ведь он был человек-слово. Несколько раз подогревала еду, перекладывая ее из тарелки в тарелку, смотрела в окно во двор, но его рабочая машина все не появлялась. Машина была арендная, по рабочим делам по городу Семена возил водитель. Своя собственная, на которой мы ездили на прогулки и к моим родителям, в будние дни стояла во дворе.

И вот тишину квартиры прорезала трель телефонного звонка. На экране высветилось имя супруга, но вместо его голоса в трубке я услышала незнакомый:

— Здравствуйте, вас беспокоит старший сержант полиции Карпенко Кирилл Юрьевич. Ваш номер был последним в контактах. Кем вы приходитесь Баженову Семену Николаевичу?

— Женой, — несмело отвечаю я.

— Как вас зовут? — продолжает допрашивать меня трубка.

— Ада, — я ничего не понимаю и теряюсь от разговора с незнакомым мужчиной.

— По отчеству?

— Ада Григорьевна, — отвечаю чуть смелее.

— Ада Григорьевна, вынужден сообщить вам, что ваш муж попал в ДТП с летальным исходом. Завтра к девяти утра вам необходимо явиться в морг по адресу Островского, двадцать девять для формальной процедуры опознания, после чего можно будет забрать тело, уладив некоторые…

Опускаю руку с телефонной трубкой вниз, хотя она продолжает что-то вещать голосом младшего лейтенанта. От шока я не могу дослушать до конца и не нахожу в себе сил попрощаться с полицейским. Падаю без сил на диван, хорошо, что стою прямо рядом с ним.

Да, я не питала к супругу теплых и романтических чувств. Но я никогда не желала ему смерти. В голове не укладывается, как такое может быть, что человек звонил мне два часа назад, а теперь мне говорят, что он умер. Не верю. Просто не верю. Сижу в оцепенении в сплошной темноте, забыв про еду на столе, в голове пустота полная. Мне кажется, что прошло пару мгновений, а на самом деле — полтора часа. Заставляю себя встрепенуться, надо бы позвонить родителям.

Они появляются у меня на пороге на следующее утро, вместе мы едем в городской морг. Никогда не представляла себе это место и уж точно никогда не мечтала здесь побывать. Нас встречают и ведут по нескольким коридорам, выстланным кафельной плиткой. Тускло горят лампочки, прохладно и откуда-то пахнет сыростью. Когда перед нами откидывают белую простынь, мать плачет навзрыд и причитает, молит Единого об успокоении души. Да и я пускаю слезу, глядя на многочисленные ссадины и гематомы на сероватой коже супруга. Как бы я к нему не относилась, так умереть не заслуживает никто. И еще мне страшно. Я впервые столкнулась со смертью. В восемнадцать еще не думаешь о том, что любая жизнь, моя, родителей, братьев и сестер, любимого когда-то придет к завершению. Это все кажется далеким и призрачным. Но вот жизнь меня столкнула с реальностью лоб в лоб. А в реальности люди умирают каждый день. Только вот я оказалась не готова. Не готова приезжать в это место, проводить опознание, видеть супруга, с которым я разговаривала еще вчера, безжизненно лежащим на секционном столе… Хочется закрыть голову руками и закричать. Но сейчас на мне лежит ответственность, и я должна до конца отыграть эту роль.

Родители убеждают меня написать отказ от вскрытия, потому что это прогневает Единого, и я уступаю. Нам сообщают, что тело можно будет забрать завтра, его подготовят, а мы сегодня можем заняться всей остальной организацией.

К счастью, бразды правления берут в свои руки мои родители, потому что я ничего не смыслю в организации похорон. И, к тому же, все еще нахожусь в каком-то оглушении, плаваю где-то в глубине своих вязких мыслей, невпопад отвечая на вопросы.

Семена хоронят на нашем местном кладбище недалеко от общины под руководством нашего священника. Я, вся в черном, кидаю первую горсть земли в яму на его гроб. И в этот момент, стоя у его могилы, я роняю вторую и последнюю слезу, потому что мне правда очень его жаль.

Родители предлагают отправиться к ним, но я отказываюсь, проявив несвойственную мне настойчивость, и подъезжаю до города со знакомыми Семена, приехавшими на похороны. Мне просто нужна тишина и немного времени, чтобы разобраться в себе.

Ада

Все еще не совсем до конца понимаю, что же мне дальше делать, но стараюсь получать наслаждение от внезапно свалившейся на меня свободы. По утрам никто не тащит меня в церковь, а я и не еду сама. Не заставляет молиться на коленях по вечерам. Никто меня не будит, я встаю и ложусь во сколько захочу. И здесь нет темной комнаты. Гулять по городу одна я боюсь, все мои прогулки — это походы в магазин в соседнем доме, в библиотеку — в соседнем дворе и на кружок по рукоделию через дорогу. Денег, оставленных Семёном на продукты, и которые я знаю, где лежат, совсем мало, но мне хватает, я привыкла есть понемногу. Что я буду делать, когда они закончатся, я пока не знаю.