После Ельцина. "Веймарская" Россия

Генерал Макартур точно понимал свою цель в послевоенной Японии. Также, как понимали ее руководители союзной администрации в послевоенной Германии: не только на десять или пятьдесят лет, но навсегда исключить возможность повторения ПирлХарбора или кровавой бойни в Европе. Четкая конкретность цели диктовала масштабы и характер усилий. Но под какими знаменами стал бы объединяться мир сегодня, какую стратегию избирать, если никто не объяснил ему, что в ядерную эпоху русский фашизм окажется страшнее германского и японского вместе взятых? Если никто даже не попытался обрисовать перед ним угрозу новой чудовищной вспышки экстремистского национализма с эпицентром в ядерной России?

Другими словами, для того, чтобы мир вспомнил о собственном великолепном послевоенном опыте, нужна глубокая, радикальная реформа всей западной политики по отношению к России. Ничуть не менее радикальная, нежели, скажем, нынешняя реформа здравоохранения в Америке, далеко вышедшая за рамки осторожных поправок к политике предшествующей администрации. Заплаты и здесь не помогут. Надо просто перетасовать карты и сдать их заново. И без мобилизации, если угодно, всех интеллектуальных и поли29

тических ресурсов Запада тут не обойтись - только это, я еще надеюсь, способно заставить мировое сообщество отказаться от губительной веймарской политики невмешательства в российскую психологическую войну.

Но где политическая база для такой реформы и такой мобилизации? Где в Америке мощное и авторитетное российское лобби, способное их проталкивать — в Конгрессе, в средствах массовой информации, в дипломатических структурах? Каких только лобби нет сегодня в Вашингтоне, вплоть до владельцев ресторанов, даже китайское есть. А вот российское, как это ни странно, отсутствует…

Так что же, все потеряно? Нет, ни в коем случае. Есть все-таки некоторые основания для осторожного оптимизма. Вот они. Прежде всего, реваншистская оппозиция покуда не выиграла и, судя по всему,

Наши резервы не скоро выиграет психологическую войну, которую объявила она российской демократии - и всем ее естественным союзникам. Октябрьский вооруженный мятеж полностью это подтвердил. Покуда в Кремле сидит Ельцин, страна за реваншистами не пойдет. Все старания оппозиции сделать Запад столь же беспомощным в России, каким оказался он в Югославии, решающего результата пока не дали. Время для радикальной реформы западной и, в первую очередь, американской политики в отношении России у нас, стало быть, еще есть.

Есть еще, слава Богу, в мире опытные политики, способные напомнить человечеству, что, в отличие от 1920-х, когда Запад проворонил надвигавшуюся катастрофу демократии в веймарской Германии, в ядерном веке повторения этой ошибки он может и не пережить.

Есть и в российской культуре фигуры национального масштаба, как академик Дмитрий Лихачев или режиссер Марк Захаров, - с репутацией, незапятнанной в политических драках, и авторитетом, неоспоримым в умах большинства россиян. Если настанет когда-нибудь время для международного интеллектуального и политического форума, посвященного стратегии демократического контрнаступления, такие люди смогут говорить на нем от имени России с уверенностью и достоинством. И страна будет их слушать.

Есть проницательные и умеющие воздействовать на публику обозреватели, как Энтони Люис, с их глубоким пониманием, что “назревающий шторм в Европе — экстремистский национализм” и что “самые жизненные интересы безопасности требуют от Америки его остановить”. Да и само течение событий подтверждает их правоту: тот же октябрьский мятеж заставил многих на Западе усомниться в достоинствах веймарской политики.

Есть бывшие западные послы в Москве - пусть не все, но их все же большинство, - способные составить ядро российского лобби на Западе. Есть также великое множество людей и организаций, искренне сочувствующих делу демократии и способных поддержать такое лобби, если оно будет создано. Есть государственные деятели, как сенатор Роберт Доул, осозна

30

ющие угрозу приоритета маркетизации в российской политике, или, подобно конгрессмену Тому Лантосу, страстно предупреждающие об опасности забвения грозных проблем постельцинской России.

Есть, наконец, смелые и динамичные реформаторы, как вицепрезидент Гор, которым по силам возглавить не только реформу американской политики в отношении России, но и всемирную кампанию за сохранение “ключа к глобальной стабильности”. Но как сделать, чтобы такая реформа оказалась в списке приоритетов м-ра Клинтона? Чтобы бывшие послы в Москве организовались? Чтобы разрозненные и бессильные сейчас сочувствующие собрались вместе? Чтобы Доула и Лантоса наконец услышали? И чтобы все это случилось раньше, нежели реваншисты выиграют психологическую войну?