После Ельцина. "Веймарская" Россия

Г. Даже в том фрагментарном состоянии, в каком находится сегодня оппозиция, лишенная бесспорного фюрера и объединительной идеологии, ей удалось загнать послеавгустовский режим в ловушку политического пата. Это позволяет нам судить о ее политических потенциях в постельцинскую эпоху, когда и если обретет она и то, и другое. Д. До тех пор, покуда Запад будет идентифицироваться в глазах россиян исключительно с шоковой терапией и кричащим социальным неравенством, он будет, по сути, работать против себя и на оппозицию, помогая ей окончательно победить в психологической войне.

Е. Переломить ситуацию можно лишь одним способом - отбросив “гуверовский” подход к России и трансформировав русскую политику Запада в нечто подобное рузвельтовскому Новому курсу. Поскольку опираться он сможет лишь на быстро испаряющиеся прозападные симпатии в России, фактор времени оказывается здесь критическим.

Ж. Главная задача такого Нового курса должна заключаться в нейтрализации имперского реванша, (Даже американский аналитик Майкл Мак-Фол уже подчеркивает, что “инфляция больше не является в России врагом No 1. Фашизм является”11). 3. Нет другого способа борьбы с русским фашизмом кроме мощного демократического контрнаступления. Тем более, что только оно и может вывести на сцену новых лидеров, без которых демократия в постельцинской России обречена. И. Проблема здесь, однако, в том, что демократические силы России уже не способны перейти в такое контрнаступление, опираясь лишь на собственные политические и интеллектуальные ресурсы.

К. Поэтому, если демократическое контрнаступление вообще возможно в России, инициатива должна прийти извне - в сотрудничестве, разумеется, с наиболее авторитетными в глазах населения лидерами российской культуры.

Л. Именно по этой причине ключ к демократическому возрождению России больше не в Москве. Русские сделали, что могли, мы - не сделали. Они покончили с “империей зла”, с холодной войной, с коммунизмом. Они разрушили адский механизм гонки ядерных вооружений. Но сделать все это необратимым они не в силах.

285

М. Ельцин (или, скажем, Черномырдин) может удерживать для нас форт ядерной сверхдержавы еще несколько месяцев или даже несколько лет. Но какой смысл удерживать форт, если главные силы даже не собираются идти на выручку?

Джордж Вашингтон и Джордж Буш

Этот особый раздел предназначен особому читателю. Я писал его, видя перед собой государственных деятелей, принимающих решения по российским делам. Если книга попадет к ним в руки, нет у меня уверенности, что у них достанет терпения рассматривать всю нарисованную в ней картину в деталях —от слабости, коррумпированности и уязвимости послеавгустовского режима до причин, по которым непримиримые не способны пока что этой слабостью воспользоваться, от фашистских уличных драк вокруг Останкино до “биосферных” изысков Льва Гумилева. Но выбор - за ними, и они должны знать, что и почему они выбирают.

Если они, читатели этого особого раздела, обладают исторической и философской интуицией, подобно, скажем, Джорджу Вашингтону, они не смогут не почувствовать грозную возможность реализации наихудшего сценария. И в этом случае, я убежден, сделают с веймарской политикой то же самое, что сделал президент Рузвельт с отжившими догмами гуверизма в разгар Великой Депрессии. То есть отбросят ее вместе с порожденной ею опасной стагнацией мысли и немедленно начнут поиск принципиально нового подхода к проблеме, покуда еще есть для этого время.

Если же их мышление и их интуиция находятся где-то на уровне питающих их идеями экспертов, то скорее всего, подобно, скажем, Джорджу Бушу, они предпочтут не делать ничего.

Деловая игра Предположим лучшее - что дух Джорджа Вашингтона сумеет возобладать, Запад откажется от привычной веймарской политики и начнет переход к Новому курсу. Как он будет воспринят в Москве?

Согласитесь, что от ответа на этот вопрос многое зависит. Поэтому весной 1993 года я предложил редакции лучшего московского политического журнала “Новое время” провести нечто вроде деловой игры.

В те дни я был близок к отчаянию, хоть и без видимых причин. До октябрьского фашистского мятежа было еще тогда далеко. Представить себе российские танки, бьющие прямой наводкой по российскому парламенту, было еще немыслимо. Жириновский тоже покинул на время авансцену российской политики. И все же никак я не мог избавиться от болезненного ощущения, что это — затишье перед бурей. В московском воздухе отчетливо пахло грозой.

Все, что мог, я сделал, чтобы обратить на это внимание Вашингтона. Выступал в Конгрессе, рассылал по всем адресам отчаянные меморандумы — тянул, одним словом, небо к земле. Но все попыт

286

ки провалились. Никто в Вашингтоне и ухом не повел. Говорить о корректировке западного курса накануне грядущей бури оказалось не с кем.

Тогда и предпринял я нечто, для меня совершенно нехарактерное, авантюрное, если угодно. Я попытался сам спровоцировать в Москве предварительную дискуссию о такой корректировке, ту самую, которой следовало бы полыхать в Вашингтоне.