В это трудно поверить, но дни, которые казались мне бесконечно длинными, последние три недели пролетают, как один миг. Наверное, это потому, что я нашла чем себя занять: по утрам готовлю Жану завтрак и убираю в доме, а потом еду к себе на квартиру, где я уже почти все распродала. То немногое, чем я дорожу, я перевезла к Жану. Грустно, но эти вещи уместились в трех картонных коробках: важные документы, фотографии (в их числе и снимок с моего УЗИ, над которым я часто проливаю слезы), подаренная Карлом мягкая игрушка-жираф, письма от Бренды, которые я так и не решилась вскрыть. Может, когда-нибудь я соберусь с духом и прочту их. Когда-нибудь, но не сейчас. Я еще слишком ранима, я это чувствую. И пла́чу чуть ли не ежедневно. Слезы сами льются из глаз, стоит мне увидеть беременную женщину, коляску, мягкую игрушку, счастливую семейную пару или фотографии из дальних поездок…
Вечером я готовлю Жану ужин. С тех пор как я начала это делать, меня не покидает ощущение, что я – его мать. Я заставляю его есть овощи и суп, не разрешаю пить слишком много пива. Думаю, Жана это раздражает, но он молчит. Еще ему хочется, чтобы я поскорее нашла работу, хоть он и говорит, что я пока к этому не готова. Но мы с ним часто обсуждаем эту тему, и Жан уверяет, что у меня все получится.
Сегодня вечером, подав десерт, я протягиваю Жану конверт. Он поднимает на меня глаза.
– Что это?
– Подарок! Я должна была сделать это с самого начала.
Он берет конверт, вынимает стопку бумаг и снова смотрит на меня.
– Документы на «Motorama»?
– Именно! Алекс хотел бы, чтобы магазин полностью отошел к тебе, я в этом уверена. Тем более что я в ваших мотоциклах ничего не смыслю.
– Но это – твоя доля прибыли! Она пока что небольшая, но все-таки! Ты могла бы…
Я жестом прошу его замолчать, заставляю себя улыбнуться.
– Я продала квартиру. Пусть и не за ту цену, на которую рассчитывала, но и это неплохо. И я подумала, что часть денег можно отправить в Англию…
Лицо Жана мрачнеет.
– Им не нужны эти деньги, Шарлотта! Бренда была категорична в этом вопросе.
– Они платили мне за то, чтобы я… Но его больше нет и…
Я не могу заставить себя произнести слово «ребенок».
– Эвансы отдали тебе все, что принадлежало Алексу. Это была не их квартира, и это не их деньги!
– Я спала с Карлом, – прямолинейно напоминаю я. – Если бы Алекс был жив, он, конечно же, сделал бы так, чтобы мне не досталось ни су[10]
! Я уверена, он хотел бы, чтобы я отдала все его матери.Над столом повисает молчание. Я спешу набить рот тортом, который испекла сегодня после обеда, но не потому, что мне хочется его съесть, а чтобы не заплакать.
Я еще не затрагивала тему развода. С Карлом меня до сих пор связывают супружеские узы. Но как разорвать их, не привлекая к этому его? Адвокат сказал мне, что без согласия второй стороны на это уйдут месяцы, а я не уверена, что смогу столько ждать. Мне хочется покончить с этим раз и навсегда, изгнать Эвансов из своей жизни. И вместе с тем я не могу найти в себе хотя бы грамм смелости, чтобы позвонить Карлу. Я боюсь этого разговора, боюсь, что его голос всколыхнет во мне что-то… Поэтому-то я и хочу, чтобы Жан помог мне разобраться в юридических тонкостях.
Когда раздается телефонная трель, я вздрагиваю. Жан встает. Он всегда сам берет трубку.
Я как раз разделяю вилкой на кусочки свою порцию торта, когда Жан зовет из коридора:
– Шарлотта! Это Карл.
Сто́ит мне услышать это имя, как я закрываю глаза и качаю головой. Мне страшно. Я не желаю ничего знать. Не желаю с ним разговаривать.
– Бренда в больнице. Ей очень плохо. И она хочет тебя видеть.
У меня возникает желание заткнуть уши, но поздно. Ноги уже стали ватными, и я задеваю угол стола, когда бегу к Жану в коридор.
– Только не говори, что она может… – произношу я скороговоркой.
– Я не знаю.
Жан протягивает мне трубку, но я пячусь с таким видом, словно она может меня обжечь. Я чувствую, что по щекам у меня снова катятся слезы. Мне хочется стукнуть кулаком о стену, проклиная жизнь, которой все никак не надоест меня мучить. Зачем Карл мне звонит? Была б моя воля, я бы предпочла ничего этого не знать.
– Шарлотта, тебе нужно поехать!
– Я не могу.
Я задыхаюсь, и мне приходится опереться о стену. Хочется упасть на пол и свернуться в комок… Жан подносит трубку к уху, извиняется перед Карлом и просит его подождать, потому что у меня шок. И передает мне его слова: Бренду готовят к операции, и Карл хотел бы иметь возможность сказать ей, что я в пути, чтобы его матери было на что надеяться. Жан умоляет меня взглядом, и в конце концов я соглашаюсь взять трубку.
– Карл, это я.
Голос на том конце провода неожиданно звучит хрипло:
– Шарлотта?
– Скажи, что Бренда поправится! – прошу я.
– Я не знаю… Она хочет видеть тебя.
Его голос дрожит, слова переворачивают мне душу. На заднем плане слышится усиленный громкоговорителем женский голос, и я понимаю, что Карл звонит из больницы. Я прижимаюсь спиной к стене, чтобы не свалиться:
– Я вылетаю первым же самолетом. Скажи Бренде, что я скоро, о’кей?