После грозы

Карл переводит взгляд на меня, натянуто улыбается и предлагает опустить шторы. Я возражаю. Говорю, что хочу заснуть, глядя на море, и что я очень устала и темнота мне не нужна. Он качает головой, замирает в нерешительности, но потом все-таки направляется к выходу. На пороге оглядывается:

– Спасибо, что приехала, Шарлотта.

– Спасибо, что позвонил.

Карл пытается снова улыбнуться, потом закрывает за собой дверь. Я вздыхаю, какое-то время смотрю в окно. Когда чувствую, что ноги меня уже не держат, снимаю брюки и залезаю под одеяло. Ощутив исходящий от подушки знакомый запах, вздыхаю и проваливаюсь в сон.

Проснувшись, я вижу, что на улице еще не стемнело, хотя дело явно идет к ночи. Я сажусь на постели, смотрю в окно. На часах – двадцать сорок пять. Мне ужасно хочется есть. Я выбираюсь из постели, иду в кухню. Свет не включен, и мне приходится щуриться, чтобы хоть что-то рассмотреть.

– Уже встала? – спрашивает сидящий на стуле Карл.

В комнате сгущаются вечерние сумерки.

– Ты еще не уехал?

– Пока нет. Марта позвонила и попросила, чтобы я сменил ее в одиннадцать вечера.

– У них там все в порядке?

– Да. Марта говорит, что мама почти все время спит, но зато уже хорошо поела. Мама рассказывала Марте о тебе. Она так рада, что ты приехала.

У меня теплеет на сердце, и я улыбаюсь. Бренда радуется, что я рядом, в то время как сама я прогнала ее тогда, в монреальской больнице…

– Выспалась? Есть хочешь? Я сварил суп.

Я смотрю на кухонный стол и не без робости признаюсь:

– Если честно, просто умираю от голода.

Карл встает, чтобы налить мне тарелку супа, а я устраиваюсь за столом и не свожу с него глаз.

– А ты? Ты хоть немного поспал?

– Нет. Я чувствую себя нормально, только когда я в больнице. Все время боюсь, что зазвонит телефон… и мне скажут…

– Да, я понимаю.

– Я останусь там на ночь.

– Будешь спать сидя?

Он ставит на стол мою тарелку и, не глядя на меня, пожимает плечами.

– Если что-то случится, я хотя бы буду рядом.

Я поднимаюсь, подхожу к Карлу и кладу руку ему на плечо.

– Я поем, приму душ, и мы поедем в больницу вместе. Тебе в таком состоянии нельзя садиться за руль. К тому же вместе нам будет спокойнее.

– Ты хочешь остаться на ночь в больнице? Даже не думай!

– Почему? Я приехала ради Бренды. А здесь, у тебя дома, какая от меня польза?

– Ты приехала – это уже много.

Карл достает из ящика ложку. Я беру ее и принимаюсь за суп, даже не присев. Карл зна́ком предлагает выйти с ним на террасу, говорит, что на улице очень хорошо. Я наливаю в тарелку еще супа и иду за ним. Устраиваюсь за маленьким столиком, вдыхаю морской воздух, смотрю на горизонт.

– Красота! – произношу я.

– Да, действительно…

Я быстро орудую ложкой, наслаждаясь безмятежностью момента. Карл молчит. И тоже смотрит на море. Не могу сказать, оказывает ли на него это зрелище тот же эффект, что и на меня, но я нахожу, что оно одновременно завораживает и умиротворяет.

– Не знаю, как тебя благодарить… ну, за то, что приехала, – вдруг говорит Карл. – Я был уверен, что ты скажешь «нет».

– Врать не буду, я ужасно испугалась. И оказалось, что самое трудное – это собраться и сесть в самолет. Я боялась… я ужасно боялась, что сердце Бренды не выдержит… Самолет летит так долго, и я могла опоздать…

Страх, терзавший меня все время, пока самолет был в небе, вдруг всплывает в памяти, и я судорожно сглатываю, прежде чем заговорить снова. На Карла я стараюсь не смотреть.

– Карл, мне стыдно за то, что я так себя вела. Ну, после того как…

Мне не хочется заводить разговор о своих преждевременных родах, поэтому я спешу добавить дрожащим от волнения голосом:

– Я решила для себя, что напишу Бренде письмо, когда… когда все более-менее наладится. Попрошу прощения, объясню… Что-то в этом роде… Но мне и в голову не приходило, что может быть слишком поздно.

– Сейчас главное, что маме лучше. И что ты приехала. Для нее это очень важно.

– Да, понимаю.

Я невольно закусываю губу, ведь Карл ясно дал понять, что содержание моего письма представляет интерес только для Бренды. Неужели он забыл о том, что между нами было? Что не все еще сказано и пережито…

– Тебе не обязательно писать письмо моей матери, ты можешь просто с ней поговорить.

Я пожимаю плечами. Не уверена, что смогу связно описать свои чувства после потери ребенка. С Жаном мы решили никогда больше об этом не говорить, чтобы этот болезненный эпизод побыстрее забылся. Спрятать его в самый дальний уголок памяти и больше никогда туда не заглядывать…

И как объяснить Бренде, что я сожалею о случившемся? Что я обидела, оттолкнула ее, не смогла родить ребенка, не сохранила верность Алексу, и это наверняка моя вина, что малышка не захотела, чтобы у нее была такая мать… Да и имею ли я право все это ей рассказывать? Может, проще закрыть прошлое, как книгу, и начать все с нуля? Но я уже не уверена, что знаю, как это сделать…

– У меня до сих пор бардак в голове, – шепчу я.

Карл молчит и напряженно вглядывается в даль. Я вымученно улыбаюсь, потом говорю наигранно веселым тоном:

– Но зато теперь у меня будет время со всем разобраться. Бренда поправится, я в этом уверена.