После Марко Поло. Путешествия западных чужеземцев в страны трех Индий

От Константинополя до Таны, или Татарии, тысяча миль, и все морем, если идти к востоку[242]. Персидская империя начинается в Трапезунде, городе греков, лежащем в последнем заливе Великого моря. Протяжением эта империя велика, ибо она владеет Малой Азией, Киликией, Медией, Каппадокией, Великой Арменией, Ликией, Халдеей, Георгией и частью Каспийских гор и Могана, откуда пришли на поклон к Христу три волхва, и доходит до Железных ворот и [в нее входит] вся Персия с частью Малой Индии. Так что эта империя в ширину простирается от Черного моря до моря Индийского, и столь велико это расстояние, что на лошади преодолеть его можно только за девяносто, а то и более дней[243].

А Малая Индия в каждую сторону тянется на шестьдесят дней пути; она поистине почти вся ровная.

Корабли же в этих Индиях просто одно диво, ибо даже самые что ни на есть крупные не скрепляются железом, а связываются нитью, изготовленной из особой травы. На кораблях никогда не бывает палубного настила, они открытые; внутрь набирается столько воды, что по большей части, а порой и всегда люди вынуждены стоять в слякоти и вычерпывать воду.

Катай — это громаднейшая империя, протяженность ее более чем сто десять дней пути, и там правит лишь один государь; совсем наоборот дело обстоит в Индии, где множество королей и князей, и нет ни одного из них, кто не считал бы себя зависимым от какого-либо государя[244].

А Эфиопия чрезвычайно велика, и, не кривя душой, скажу, что народу там по крайней мере втрое больше, чем во всем нашем христианском мире[245].

Слышал я, что между двумя татарскими империями, а именно между той, что прежде называлась Катаем, а теперь называется Обсет, и Гатсарией лежит империя Дувы и Кайды, некогда [царя] Капака, ныне Эчигадея, и она тянется на двести и более дней пути[246].

Корабли, которые ходят в Катай, огромны и вверху у них более ста камер, а при попутных ветрах несут они по десять парусов. И эти корабли весьма прочные, ибо у них тройная дощатая обшивка: первая — как на наших кораблях, какие побольше, вторая — поперечная, третья — снова продольная и сработана крепко. Однако далеко в море индийские корабли никогда не заходят.

Это Индийское море очень тихое, бури на нем бывают редко, и, когда оно неспокойно, наши корабли дожидаются доброго часу; по правде скажу, один из наших латинян плавал в [этом] море по сто и более дней[247].

Греция также очень пространна, но не знаю, за сколько дней ее можно проехать.

В завершение же скажу: нет земель лучших и столь прекраснейших, населенных столь честным людом, чем в нашем, христианском мире; у нас и пища приятнее и вкуснее, одежда добротнее, и нравы благороднее и обычаи лучше. Превыше же всего наша вера, хотя она и плохо соблюдается; бог свидетель-живущих у нас [христиан] вдесятеро достойнее те, кого обратили в нашу веру братья проповедники и минориты, и это я говорю по собственному опыту и в том убежден совершенно твердо.

А касаясь обращения [в католичество] этих индийских людей, скажу, что буде нашлось двести или триста добрых братьев, ревностных в проповеди нашей веры и делу преданных, то и года не прошло бы, как десять тысяч, а то и более индийцев обратились бы в истинную веру. По тому сужу, что я, живя среди этих схизматиков и неверных, обратил в нашу веру, как полагаю, тысяч десять душ или около того. Но, будучи в малом числе, мы не можем посетить многие страны и удержать их в вере, а по этой причине (о горе!) гибнут многие души. Сверх того, немало душ обречено на погибель, ибо плохо проповедуется слово божье. Скорбь и печаль одолевают сердце, когда слышишь, что каждодневно проповедники коварнейших и богом проклятых сарацин везде на Востоке совращают в свою ложную веру разные языческие секты. А нас они преследуют и на нас возводят хулу, и нас бросают в узилища, и побивают каменьями; сам я все это испытал, ибо четырежды заключали меня в темницу и рвали мне волосы, и бичевали меня, и побивали каменьями; богу все это ведомо, а также и мне, испытавшему за грехи свои такое поношение. Но не дано мне было закончить дни мои, приняв мученический венец, сподобились его четверо моих спутников.

Уповаю во всем на волю господню. Скажу также, что пятеро братьев проповедников и четверо миноритов, в мое время бывших там, за католическую веру приняли жестокую смерть.

Горе мне, ибо не был я с ними![248].

Превыше всего верю, что король Франции может для себя и на благо веры христианской покорить весь мир без какой бы то ни было помощи со стороны[249].

Об острове Хиос

Был я на острове, который называется Хиос; там родится мастика в большом изобилии, и нигде в другом месте ее не дают мастичные деревья. А мастика — это сок весьма благородного дерева.

Владел этим островом могущественный генуэзец, добрый моряк по имени Мартин Заккария, и он перебил и взял в плен более десяти тысяч турок.

Увы, о горе! Вероломный император Константинополя, грек, изменой захватил остров; прискорбно это, тем более что он схватил самого Заккарию и держит его в неволе[250].