После маскарада

Грених держался, точно кол проглотил. Сжал зубы, чтобы не кашлять, напряг колени, чтобы идти ровно. Переступил порог, тут же потемнело в глазах. Он вскинул левую руку, ища опору, пальцы нащупали стену.

– Вы нездоровы? – Ася подхватила его слева, но он дернулся назад, боясь, что упадет, если уберет руку. И несколько секунд стоял, зажмурившись и держа стену. «Зачем пришел? Зачем я здесь? Вспомни. Надо сделать что-то важное? Успеть сказать что-то».

– Ася, можем поговорить где-нибудь наедине?

Девушка успела понять, что с правой рукой профессора не все ладно, аккуратно перенесла к себе на плечо левую.

– Идемте в кухню – там никого нет, девочки в комнате, спят после полудня, – ответила она и неуверенно потянула Грениха к проходу в кухню.

– А остальные?

– На работе все, – они зашли в довольно просторную кухню, выложенную белым кафелем, как в больницах. На подоконнике с зелеными коротенькими занавесками, протянутыми на леске, стояли знакомые горшки, когда-то украшавшие спальни дома покойной тетки Аси в Зелемске. Ядовитые адениумы, азалия, олеандр и фиалка. Солнечные лучи просачивались сквозь ткань занавесок, оттого в кухне царил приятный теплый свет. Вид комнатных растений и чистой скатерти, вышитой Асиной рукой, успокоил Грениха, он сел на табурет у стола и поднял на нее глаза.

Девушка помогла ему опуститься и отошла на шаг, изумленно разглядывая свои руки, перепачканные кровью. Видно, и повязка, и рубашка, и пальто давно пропитались ею насквозь.

– Что это с вами, Константин Федорович? – прошептала она испуганно. Подошла ближе и коснулась воротника на груди Грениха, перевела взгляд с пальто на свои пальцы и ахнула. – Как это возможно? Что случилось?

– Вот пришел к вам рассказать… Вы единственный человек, которому я могу доверять, Ася.

– Это как-то связано с театром и тем, что произошло там утром? Все только об этом и говорят! – насупила брови она. «Какая строгая, прямо учительница», – подумалось Грениху с улыбкой, но вместе с тем он ощутил, как сжавшееся от страха сердце сделало болезненный толчок: вдруг она его сейчас выставит, посчитав беглым преступником?

– Ася, я пришел сказать вам, что не виноват! Вы должны меня выслушать, потому что, если меня обвинят, то пострадает институт Сербского, заведующий Довбня.

Она взяла табурет поставила к столу и тоже села, приготовившись слушать. Ее лицо было бледным, напряженным, очень серьезным, но она не собиралась обвинять и бранить Грениха, это было видно по выражению ее любящих, преданных глаз.

– Я, кажется, сам не успею ничего доказать.

– Не говорите так! – она сжала его пальцы. – Вы что, тоже получили там пулю? В вас стреляли?

– Да. Но все вовсе не так… – он запнулся, подсчитывая, как все объяснить этой хрупкой студентке, чтобы не слишком ее шокировать. Поразмыслил и понял, что ни о чем умолчать не выйдет. Вздохнул и принялся рассказывать все по порядку: поведал о махинациях старшего следователя, Петиных каверзах с гипнозом и о театральном представлении, о бывшей своей невесте, которой дали револьвер, заряженный холостыми, о том, как она воспользовалась пистолетом с боевыми патронами, чтобы покончить с собой, об обманутых пациентах, которых удалось спасти и которых он потерял. Говорил, а сам не верил, что все это случилось на самом деле.

– Господи! – выдохнула Ася, прикрыв рот пальцами, с которых не успела стереть кровь. – Судебный работник, следователь… как же так? А Петя! Как же он мог? Этот мальчишка, светленький такой, ясноглазый! И вы ж ему меня все сватали!

– Я был таким дураком, Ася! – горестно вздохнул Грених. – Но я хотел вам счастья, спокойной, правильной жизни. Клянусь, я…

Он хотел сказать, что все исправит, если жить останется. Но не осмелился. Она расплакалась, бросилась на колени и зарылась лицом в его ладони. Грених выпрямился, ощущая, как нечто острое, словно гвоздь, сделало движение от третьего ребра к четвертому – пуля как будто начинала опускаться. Он стиснул ее руки. Выговорился, и так удивительно спокойно вдруг стало и светло на душе, так бы и умер в участии ее и заботе, сжимая ее теплые пальцы, чувствуя тяжесть ее светловолосой головки на коленях.

– Встаньте, Ася! – нехотя начал он. – Не до слез и истерик сейчас. В ваших руках судьба института. Запоминайте имена…

Ася подняла голову. Он вдохнул, вновь ощутив движение пули, и продолжил:

– Синцов Яков Васильевич, Воздвиженка, дом № 8/1, комнаты номер не помню, спросите его мать, вам покажут. Сам он, увы, мертв, но на его подоконнике вы найдете картину небольшого размера, сложенную в рулон. На внутренней ее стороне будет написан протокол. Отнесите его в Губсуд… – Грених задумался. А кому он мог доверить показания своих свидетелей? Честным там казался только Фролов… – Отдайте ее Фролову Алексею, стажер он тоже, как был Петя.

– Хорошо, хорошо! Прямо сейчас? – девушка подскочила и почти уже собиралась бежать.