После меня

Папа будет рад – я это знаю. Он подумает, что это означает, что мне уже лучше. Что я снова становлюсь нормальной. Но я уже и понятия не имею, что это значит – быть нормальной. Когда меня спросят, стало ли мне лучше, не знаю, что я им отвечу. Лучше, чем что? Лучше, чем мне было несколько месяцев назад, – да. Лучше, чем мне было до того, как умерла мама, – такого просто не может быть. Я не думаю, что мне стало лучше. Врач сказал, что не существует таких понятий, как «нормальное» и «ненормальное», и что психическое здоровье представляет собой континуум – линию, вдоль которой мы все движемся в различные моменты нашей жизни то выше, то ниже. И бóльшую часть этого времени нам удается избегать серьезных неприятностей. Только иногда мы ударяемся в буферы на одной из границ. И то, что мы, возможно, в конце концов удаляемся от этих буферов, еще не означает, что потом у нас все всегда будет в порядке. Но это также не означает и то, что мы всегда будем чокнутыми. Мы просто опять движемся вдоль этой линии, пытаясь найти себе место и толкаясь рядом со всеми теми, кто считает себя нормальным.

Анджела

Вторник, 21 марта 2017 года

Она лежит неподвижно на полу. Я несколько секунд боюсь к ней даже прикасаться, с ужасом думая, что она, наверное, уже мертвая. Потому что если она и в самом деле мертвая, то убила ее, получается, я.

Убила ее и своего внука.

Мне становится очень страшно. Как я объясню все это Ли? Меня начинает сильно трясти. Она издает какой-то звук. Звук этот очень тихий, но он дает мне понять, что она жива.

– О-о, слава Богу!.. – говорю я, опускаясь на колени на пол ванной рядом с ней.

Полотенце, в которое она куталась, разошлось, и из него торчит ее огромный живот. Она, падая, как-то умудрилась повернуться и упасть на спину. Я при этом ничего не сделала. Я стояла, словно окаменев. Меня парализовал страх – страх не из-за того, что она на моих глазах умрет, а из-за того, что я потеряю своего внука.

Я смотрю, есть ли где-нибудь кровь, и не вижу ее нигде. Я ковыряюсь в своей памяти, пытаясь вспомнить, что же в подобной ситуации надлежит делать. Мне, видимо, следует попытаться повернуть ее на бок, но я не уверена, можно ли мне сейчас ее как-то двигать. И я боюсь, что это может оказаться неправильным, что это может только все ухудшить. Она слегка двигает головой. Через пару секунд ее тело охватывает судорога и она издает пронзительный крик. Затем она открывает глаза, и я по их выражению понимаю, что она в сознании.

– «Г», – еле слышно говорит она. – Он лезет наружу.

Я вскакиваю и бегу в коридор, где оставила свою сумку, когда увидела ее чемодан. Я достаю телефон и набираю «999»[38]. Я еще никогда не набирала этот номер. Мои руки дрожат, когда мне отвечают с другого конца линии.

– Скорая помощь, – говорю я, когда меня спрашивают, какая служба мне нужна.

Пока я жду, когда меня соединят со службой скорой помощи, из ванной доносится еще один крик.

– Я звоню по поводу своей невестки, – говорю я, когда мне наконец снова отвечают с другого конца линии. – Она на девятом месяце беременности, и она очень неудачно упала. Она говорит, что ребенок уже вот-вот родится.

Я сообщаю адрес и, услышав, как она снова закричала, бегу в ванную.

– Все в порядке, – говорю я ей. – Скорая помощь уже едет.

– Папа… – говорит она. – Позвоните папе! Скажите ему, чтобы он приехал в больницу.

– А Ли?

Она отрицательно качает головой:

– Пусть приедет папа.

Я иду обратно в коридор и делаю то, о чем она меня попросила. Когда Джо отвечает на мой звонок, голос у него удивленный.

– Привет, Анджела. Все в порядке?

– Я по поводу Джесс, – говорю я. – У нее начались схватки.

– Но это же должно произойти только через три недели.

– Она упала, – говорю я. – Поскользнулась в ванной. Сюда уже едет скорая помощь. Ее отвезут в «Джимми» – ну, то есть в больницу Святого Джеймса. Она хочет, чтобы вы приехали туда.

– С ней все нормально? – спрашивает Джо.