После меня

Цитировать маму – это подло. Я это знаю. Но мне необходимо задействовать все рычаги для того, чтобы привлечь папу на свою сторону. Я хочу, чтобы он был рад предстоящему событию. Мне кажется, что тогда ему впоследствии будет легче.

Папины глаза становятся такими жалостными, как у олененка Бэмби. Он встает, подходит ко мне и прижимает мою голову к своей груди.

– И она, конечно же, была права. Твоя мама всегда была права. Мне просто тяжело отпускать от себя мою маленькую девочку.

Я встаю и крепко его обнимаю, вытирая при этом свои слезы о его плечо в кардигане.

– Я никогда не перестану быть твоей дочерью.

– А я никогда не перестану за тебя переживать. Я не смог бы выдержать, если бы тебе снова пришлось страдать.

Не сдержавшись на этот раз, я всхлипываю. Папа тянется рукой к кухонному столу и, достав из коробочки салфетку, передает ее мне.

– Ты уверена в нем, Джесс? Может, тебе просто очень сильно вскружил голову симпатичный парень с классной работой и красивой машиной?

Я качаю головой:

– Послушай, ты же знаешь, что я на это так просто бы не повелась.

– Он купил тебе очень много чего. И свозил тебя на дорогостоящий отдых.

– Да, но я не поэтому выхожу за него замуж, понятно? Если бы наш принц Гарри попросил меня выйти за него замуж, я бы сказала «нет» – потому что я не люблю его и потому что он рыжий.

Папа улыбается и вытирает в углу своего глаза слезу.

– А еще я могу тебе сказать, что чувствую, что Ли – мой суженый. Никто никогда не обращался со мной так, как это делает он. Он заставляет меня чувствовать, что я – особенная.

Папа медленно кивает.

– Так вы уже назначили дату?

– Июль.

– В этом году?

– Да.

– Ты не…

– Нет. Я уже говорила тебе, что он – человек ответственный. Мы просто не видим никакого смысла в проволочке.

Папа некоторое время молчит. Я знаю, чем он сейчас занят: он пытается понять, что сказала бы в подобной ситуации мама.

– Ну ладно, держи меня в курсе того, что тебе может понадобиться. Я имею в виду, что, само собой разумеется, я все это оплачу.

– Тебе нет необходимости это делать. Все оплатит Ли.

– Платить вообще-то должен отец невесты.

– Знаешь, папа, такой подход – это уже как бы прошлый век.

– Что? Мужчина уже больше не может оплатить свадьбу собственной дочери?

– Это просто вопрос здравого смысла. Ли зарабатывает намного больше, чем ты. А расходы обещают быть немалыми.

– Значит, бракосочетание будет проходить не в церкви у нас на улице?

– Нет. Ли хочет арендовать помещение в каком-нибудь отеле в Лидсе. Анджела собирается помочь организовать это.

У папы такой вид, как будто ему врезали ногой по зубам.

– Она предложила это потому, что мамы нет в живых и она не может это сделать. Мне не хотелось обижать Анджелу отказом.

– Ну да, конечно.

– Может, ты сможешь помочь нам советом по поводу угощений? Поможешь составить меню или что-то в этом роде?

Он идет к раковине и начинает мыть кастрюлю, в которой подогревалось молоко. Я знаю, что ему больно, но больше мне ничего не приходит в голову, я не знаю, что еще могла бы ему сейчас сказать.

– Ну ладно, – говорю я. – Я, пожалуй, сейчас пойду к себе, мне нужно подготовиться к завтрашнему дню.

– Да, – соглашается папа. – Знаменательный день. В этом году таких дней будет немало.

Я чувствую себя не в своей тарелке, стоя на платформе на станции Митолройд без Сейди. Я чувствую себя не в своей тарелке еще и потому, что вышла из дому в половине восьмого утра, не говоря уже о том, что я одета как какая-нибудь девушка, стоящая за прилавком с косметикой в магазине «Бутс».

Ли сказал, чтобы в свой первый рабочий день я обязательно была «хорошо запряженной». Я раньше слышала этот термин только применительно к лошадям, а применительно ко мне, я думаю, он имел в виду прическу, макияж и одежду, при этом вовсе не рассчитывая на то, что я буду изображать из себя цирковую пони, выставляемую для показухи.

Впрочем, я все же почувствовала себя показушницей. Я обычно вообще не использую косметику до одиннадцати часов утра. Во всяком случае, в такой степени. Я забыла про губную помаду (возможно, потому, что я не привыкла ее использовать), но я исправлю эту оплошность, когда приеду в Лидс. Я не хочу быть одной из тех женщин, которые красят себе губы помадой в поезде, глядя в зеркальце.

Когда я иду по платформе, какой-то парень в сером костюме быстро окидывает меня взглядом. Я уже собираюсь крикнуть ему: «На что ты таращишься, придурок?» – но тут мне приходит в голову, что это будет как-то не по-секретарски. Хотя во мне, конечно, очень мало секретарского. Я с таким же успехом могла бы играть роль секретаря в какой-нибудь пьесе: театральный грим, парик, соответствующий наряд, попытка ходить и разговаривать, как какой-то другой человек, быть другим человеком. И все это – в отчаянном стремлении понравиться зрителям.

В данной ситуации я даже рада, что Сейди нет рядом со мной. Она стала бы задавать мне неприятные вопросы. Она спросила бы меня, в какую, черт побери, игру я играю. И я не имею ни малейшего понятия, что бы я сказала ей в ответ.