После нас - хоть потом

Свистнуло, гаркнуло, гулким эхом [14] отдалось за черной Вытеклой. И полезла с огнем, подвывая, из подворотен и калиток на заснеженные улочки опростоумевшая от страха слободка. Въевшись глазами в черный, как сажа, восток, заголосили бабы, растерянно рявкнули на них мужики. Велик был народный вопль…

Те берендеи, что проснулись раньше всех и хватились жен, заслышав общий крик, опомнились, закрутили головами. Остановился, как в лоб поленом озадаченный, боярин Блуд Чадович, не дойдя каких-нибудь двух переплевов [15] до ветхой Докукиной избушки. Тоже, видать, сообразил, что племянница-то в терем вернется, а вот солнышко…

Стужа стояла такая, что зубы смерзались. Вспомнилось даже присловье: «Лешие, чай, озябли, не ровен час греться придут». Присловье, понятно, шутейное: в лесу дровец куда больше, чем в слободе, - и все же Кудыке почудилось и не однажды в свете съежившихся на холоде огней, что метнулась за сугроб косматая серая тень. Лешие-то, как известно, шастают в вывороченных наизнанку шубах. Обычай у них такой…

Ужаснувшиеся берендеи сбивались в толпы, кричали наперебой и все порывались идти кого-то бить, только вот никак не могли решить, кого.

- Пустили погорельцев? - надрывался некто и сам не слишком отличавшийся от выходца из Черной Сумеречи - дыры сплошь да заплатки. - А они вон ворожат, воду в ложке замораживают, порчу наводят!.. Что? Не так?.. Мы-то солнышко Ярилом зовем! А они что Ярилом зовут? Сказать стыдно! Кляп мужской… Да как же ему, солнышку, то есть, добросиянному, не обидеться?..

- Берендеи! - не дослышав, о ком речь, бухнул кто-то, как в колокол. - Потопим всех греков в Вытекле!..

- Я те потоплю! - зычно прикрикнул подоспевший с дружиною боярин Блуд Чадович. - С греков пошлина в казну идет!..

- А им, толстопузым, мошна дороже солнышка! - прозвенел в ответ молодой дерзкий голос.

Запахло смутой. Храбры нахмурились, сдвинулись поплотнее вокруг боярина, подергали на всякий случай сабельки в ножнах - вдруг примерзли? Трепетали огоньки в скляницах греческих ламп, трещали запрещенные смоляные светочи. До смуты, однако, не дошло.

- Да чего гадать? Волхвов спросить надобно! - сообразил вдруг Кудыка.

- Вер-рна! Тащи сюда волхвов! Мы их, понимаешь, кормим-поим, а у них вон и солнышко не встает!..

- Ну ты с волхвами-то… побережней!..

- А чего их теперь беречь? Солнышка-то так и так нетути!.. Проспали солнышко!..

Заполошно взвыла какая-то баба, а за ней и все прочие.

- Тихо! - орал, продираясь сквозь толпу на дырявых локтях, Шумок, прозванный так давно и неспроста. - Ти-ха!.. Виноватых ищете? Сами виноватые!.. Солнышку от вас жертвы надо, а вы что ему жертвуете? Чурки резные?..

Толпа ухнула нутром, заворчала угрожающе.

- Ну ты полегче, насчет чурок-то!.. За чурки, знаешь…

- Берендеи! Да что ж это? Идольцев резных чурками зовет!..

- На чертоплешину [16] давно не нарывался?

- Да погоди, может, что дельное скажет!..

Шумок полез на плотный сугроб, то и дело проваливаясь, ища места повыше и покрепче.

- Куколок-берендеек режете? - зловеще спросил он, утвердясь. - А что они означают, куколки-то? Берендейки-то!

- Берендеек и означают, - сердито ответили из толпы.

- Вот! - закричал Шумок, заслоняя звезды воздетыми над головой мохнатыми рукавицами. - Вот она, жадность-то людская! В прежние времена для солнышка берендейку выбирали, и не абы какую, а самую что ни на есть молодую, пригожую!..

- Да это когда было?

- Да когда бы ни было!.. А теперь? Что ж оно, солнышко-то, слепое? Идола деревянного от живого человека не отличит? И ладно бы хоть в рост в берендейский резали, как раньше, а то ведь совсем уже стыд потеряли - режут куколок с локоток!..

В запальчивости Шумок отрубил на правой руке размер куколки, и толпа взревела от обиды. Очень уж оскорбительным вышло у него это движение.

- Да отшелушить его на обе корки!..

- Вот из-за таких-то и солнышко вставать не хочет!..

- Боярин, чего смотришь? За виски да в тиски!..

Блуд Чадович стоял в раздумье, уперев бороду в грудь, отчего и вовсе стал похож на зубра. Ежели, конечно, сбоку смотреть.

- Ты… - начал он, бросив на Шумка из-под тяжелой боярской брови недобрый взгляд, и толпа стихла. - Ты давай не петляй. Прямо говори: куда клонишь-то?..

Шумок приосанился, огляделся. Шеенка - тонкая, сам сморчок сморчком, весь вывихнутый, изломанный. А горло, не иначе, луженое…

- Человеческой жертвы хочет солнышко! - объявил он ликующе.

Толпа оторопело моргала заиндевелыми ресницами. Ойкнул девичий голос.

- Вот тебя и принесем сейчас, - кровожадно пообещала Шумку богатырского сложения баба, и все неуверенно взгоготнули. Потом вдруг задумались, переглянулись и, приподняв смоляные светочи, пристально всмотрелись в Шумка.

- Эй! Вы что это?.. - Он попятился и тут же провалился в сугроб по пояс. - Нашли берендейку!.. Кто ж мужиков-то в жертву приносит?..