После нас - хоть потом

- В кружало, - с достоинством сказал Докука и, оглянувшись, озабоченно понизил голос: - А кто ловил-то?..

- Да все кому не лень!

Оба двинулись в одну сторону, еле умещаясь вдвоем на узко протоптанной тропке. Кудыку разбирало любопытство.

- Как же ты их обморочил-то?

- А я дома не ночевал, - беспечно ответил Докука.

- Где ж ты был?

Красавец ухмыльнулся.

- Так тебе все и скажи…

- Да-а… - с некоторой завистью протянул Кудыка. - Верно говорят: в чужую жену бес ложку меда кладет… Но, кабы не суматоха вчерашняя, ох, брат, туго бы тебе пришлось…

- Что за суматоха? - не понял Докука.

Кудыка даже остановился.

- Так ты что? Ничего еще не знаешь?

- Да я же только проснулся, - пояснил тот.

- Ну ты прямо как боярин спишь… - только и смог вымолвить Кудыка. - Чуть конец света не проспал!.. Солнышко-то! На полдня, почитай, запоздало! А поднялось - смотрим: мать честная! Опять четное!..

Докука недоверчиво запрокинул голову и прищурился. Однако днем пятен на солнышке не разглядишь.

- Ладно врать-то… - буркнул он сердито.

- Да чтоб мне печкой подавиться! - поклялся в запальчивости Кудыка. - А не веришь - давай людей спросим!..

Людей поблизости было двое. У ворот кружала стояли и орали друг на друга Плоскыня и Шумок. Глоткой Шумок был посильнее, зато в руках у Плоскыни имелся кол, которым он вот уже несколько раз на Шумка замахивался.

- Волхвы позорные! - надседался Шумок, привычно пригибаясь в ожидании дрекольного тресновения. - Посох взял, оберегов на себя навешал - вот и волхв!.. О чем ни спроси - ничего не знает! Ты ему дело, а он про козу белу!..

- Ты волхвов не замай!.. - беспомощно тараща глаза, сипел Плоскыня, успевший сорвать в неравной сваре голос. На левой щеке красовались четыре глубокие запекшиеся царапины. - Ими наше ремесло стоит! Кому мы из дерева идольцев режем?.. Кто солнышку жертвы приносит? Много мы от них зла видели? Одно добро!..

- Вот-вот! Только о своем добре и печетесь! - поддел Шумок.

Тут подошли Кудыка с Докукой.

- Добро, добро, а ноги кривы, - лениво обронил Докука, с насмешкой глядя на Шумка.

- Ноги кривы, да душа пряма! - не раздумывая, огрызнулся тот.

- Берендеи! - воззвал к спорщикам Кудыка. - Вот, понимаешь, не верит… Подтвердите, что солнышко-то наше тресветлое… того… четное опять.

- Было оно тресветлым, - сгоряча бросил Шумок.

Древорезы опешили и воззрились на смутьяна.

- А… какое ж оно, по-твоему?

Шумок зловеще ухмыльнулся.

- А сами сочтите… Нечетное - раз. Четное - два. Где ж тресветлое-то? Двусветлое получается. Волхвы вам голову морочат, а вы и верите! Эх!.. Правда-то, она, видать, прежде нас померла…

- Ну ты не больно-то умничай! - обиделся Плоскыня. - Умней тебя в прорубь летали!.. И ничего. Только булькнули…

- А хоть бы и в прорубь! - отвечал ему бесстрашный Шумок. - За правду-то!..

- Ну, до правды, брат, не докопаешься, - примирительно заметил Кудыка.

- Докопаешься, ежели мозговницей потрясти! - заорал Шумок, срывая шапку и тыча в сильно прореженные слободским людом патлы. Нахлобучил снова и вскинулся на цыпочки, став при этом Кудыке по бровь, а Плоскыне с Докукой - по плечо. - Миров у нас всего сколько?.. Три. Верхний - Правь… - Шумок воздел мохнатые рукавицы к небу. - Средний - Явь… - Тут он почему-то указал на кружало. - И нижний - Навь [23]. - Притопнул по плотному насту. - Так?

- Ну, так… - согласились, моргая, древорезы.

- А жертвы кому приносим?

- Солнышку…

- Ну так, значит, капище-то [24] должно быть поближе к Прави. К небушку то есть… Где-нибудь на Ярилиной горе место ему. А оно у них где? В низине!.. А видели, куда они, волхвы-то, берендейки наши в бадьях спускают? Под землю, в черную дыру бездонную! В навий мир, в преисподнюю то есть… Так кому же мы жертвы-то приносим?!

* * *

Убивали Шумка долго и сердито - в три кола. Поначалу он еще катался по растоптанному снегу, все норовил отползти. Потом устал, закрыл голову мохнатыми рукавицами и обмер, при каждом новом ударе дергаясь и ухая нутром. А там и вовсе умолк.

Убивать его стало скучно. Древорезы опустили дреколье, выругались, плюнули - и, переводя дух, снова двинулись к кружалу, злые и неудовлетворенные.

У ворот стояли и посмеивались, глядючи на них, двое недавно, видать, подошедших храбров из княжьей дружины - в кожухах поверх кольчуг.

- Чего ж не добили-то? - лениво упрекнул тот, что постарше и побровастее. - Оживет ведь…

- Дык… - беспомощно сказал Плоскыня, оглядываясь на недвижное тело. - Несподручно в шубейках-то. А скинуть не догадались… Да и кола жалко. Обломишь об него кол, об живопийцу, а потом иди лешему кланяйся, чтоб новый позволил вырубить…

- Это да… - раздумчиво молвил храбр. - Теперь не то что раньше. Раньше кол - тьфу, раньше из них, говорят, городьбу городили. А теперь - не-ет…

- Может, замерзнет еще, - с надеждой предположил Докука. И тоже оглянулся. Шумок лежал горбом вверх и признаков жизни не подавал.

Храбры запрокинули ряшки и жизнерадостно взгоготнули.

- Мы его, мил человек, - весело объяснил тот, что помоложе (курносый, рыло - дудкой), - тоже вчерась дубинным корешком обошли.

- А чего?

- Чего-чего! Допек, вот чего…