После нас

– Ну, затем он умирает на этом кресте? Как же он тогда разговаривает с вами? Например, сегодня? Мертвые не умеют говорить.

– Тут, знаешь ли, вот какая ситуация. – Захарий погладил свою бороду, пропуская густые волосы сквозь пальцы. – Бог бессмертен. Он не может умереть.

– А к чему тогда страдания на кресте, если он не может умереть?

– Это… это… – Захарий начал нервно теребить бороду.

– Если смерть ему не угрожает, то и страдания бессмысленны. Любые страдания – это главная составляющая страха перед смертью. – Густав, наконец, сообразил, куда подходят металлические пластины от алтаря. Он посмотрел наверх, затем повернул голову назад, к двери, и все стало на свои места. Его догадка оправдалась. – Смысл страданий – в грозящей смерти и неизвестности. Нет смерти, нет страданий. То есть ваш болтающий Бог не более чем бессмыслица?

– Вон!!! – закричал отец Захарий, вскакивая. Из его правой ноздри снова полилась струйка крови, прямо в шикарные усы, но он этого не заметил, наступая на Густава своим плотным телом. – Ты в церкви, приблудная овца! В святой церкви, там, где все пропитано Богом! И ты смеешь так говорить о Нем?! Вон из церкви, и чтобы я тебя больше здесь не видел! А если попытаешься сказать еще хоть одно свое поганое слово, то мне достаточно увидеться с матушкой Марией, и вас вышвырнут из нашего дома, как поганых мутов. Вон!!!

Густав поднял руки и задом, чтобы не поворачиваться к алтарю спиной и не вызвать еще большего гнева у Захария, попятился к двери.

Уже снаружи он снова прикоснулся к металлической поверхности двери и сказал:

– Одно, по крайней мере, стало понятным. Но зачем? И почему? И, главное, как?

Постояв еще немного, переводя взгляд с двери на блестящий на солнце крест и обратно, Густав поспешил удалиться от церкви на приличное расстояние.

Глава 16

Три следующих дня Густав работал наравне со всеми. Его определили в напарники к Семену, а Маркова взяли в «элитный» дом в качестве помощника доктора, хотя он этому весьма сопротивлялся. Но когда старику сказали, что от него потребуется исполнение весьма простых обязанностей, а Шомов за это еще и подлечит его почки, то пришлось согласиться. Запас таблеток сокращался, и рассчитывать на них всю оставшуюся жизнь не хотелось. Марков никогда не имел дела с докторами, в его общине их просто не было. И Шомов для него стал кем-то вроде отца Захария – человеком-спасителем, открывающим глаза на новый мир. К Густаву он подобных чувств после случая на заправке уже не питал.

Семен в семье работал охотником, и его никогда не ставили в сад или на огород. Соответственно, Густава тоже избавили от этого неприятного для него занятия, потому что ничего тоскливее, чем копание в земле и возня с растениями, он не знал. Судьба никогда не забрасывала его на грядку, но то, что он видел со стороны, ничуть не радовало.

Участок позади домов занимал примерно гектар. Третья часть его отводилась под скот, а остальное – под сад и огород. Два неровных куска земли разделял такой же забор из металлической сетки, что отделял и жилую часть двора от хозяйственной, дабы животные не съели урожай.

С раннего утра и до заката общий насос работал исключительно на хозяйство. Вода качалась в общий резервуар, представляющий собой большую бочку с вечно барахлившим компрессором, поднятую повыше с помощью деревянных козел и подмостков. Оттуда вода уже перетекала по специально проложенным водостокам к поилкам, а также разливалась по всей площади огорода. Подобная система водоснабжения заинтересовала Густава, так как вручную здесь ничего не поливалось. Умная система водоотвода строилась так, что жидкость поставлялась прямиком к корням всех рассаженных строго по схеме и по своим площадям растений.

С животными было сложнее, чем с огородом, но и веселее. Их участок, в свою очередь, делился на загоны, вдоль которых тянулся единый проход, так сказать мертвая зона между вечно голодными молчаливыми козами и вкусно пахнущей морковью. Даже при желании ни одно животное не могло дотянуться до урожая, как бы ни вытягивало свою шею. К счастью, никаких жирафов во дворе не держали.

В обязанности ухаживающих за животными входила уборка и кормежка. А вот коров, находившихся ближе всего ко двору, доили специальные женщины. Впрочем, они не проходили мимо и четырех коз, хотя их молоко не пользовалось у жителей большим спросом из-за постоянной горчинки во вкусе.

Как сказала Мария, у всех животных, кто мог издавать хоть какие-то звуки, при рождении либо после поимки сразу же отрезали язык. Это было безмолвное разношерстное стадо. Конечно, их запахи и прочие метки могли привлекать к себе мутов с окраин города, но все же лучшим решением было оставить их без средств звукового сообщения.

Дни в подобном ритме тянулись для Густава мучительно долго.