После наступления темноты

Сначала он решил, что тот вернулся на поле, отвлекся на собаку или другого ребенка. Но со своего места он хорошо видел почти весь парк, а Гаррета нигде не было.

Внезапно Гарри бросился бежать, неистово зовя сына по имени, он мчался по тропинке, его глаза метались туда-сюда, стараясь охватить как можно больше пространства, сердце колотилось в груди, а мысли неслись вскачь. Нет, пожалуйста, нет, где он, где... Господи, помоги мне, где он?

Все новости и истории, которые он когда-либо слышал о похищениях и исчезновениях детей, пронеслись перед его мысленным взором, когда перед глазами промелькнуло лицо его ребенка. Только не мой мальчик. Пожалуйста, Боже, только не Гаррет.

Молодая женщина, выгуливавшая собаку, спросила его, все ли в порядке, и Гарри объяснил, что не может найти своего сына, и дал ей краткое описание. Она улыбнулась, затем указала в сторону автостоянки, которую не было видно с того места, где они находились, и сказала, что только что видела, как он шел в том направлении один, и что он выглядит совершенно нормально.

Гарри горячо поблагодарил ее и направился к парковке.

Он обнаружил Гаррета, который стоял у машины и пил сок. Как только он увидел его и понял, что с ним все в порядке, все, на чем он смог сосредоточиться сквозь море облегчения, - это то, как глубоко и отчаянно он любит своего сына и как он благодарен ему за то, что он в безопасности. Он подхватил мальчика на руки, осыпал его поцелуями, а затем обнял так крепко, что Гаррет пролил свой сок. С искренним замешательством сын спросил, что случилось, но к тому времени облегчение снова сменилось страхом, на этот раз в виде гнева. Гарри не слишком мягко поставил его на землю, схватил за запястье и развернул к себе. "Когда я говорю тебе оставаться в каком-то месте, ты там и остаёшься! Ты напугал меня до смерти! Никогда больше так не уходи, ты меня понял?" Он влепил ему три пощечины. Сильно. Это был первый раз, когда он ударил своего сына. Но это был и последний. Гаррет кивнул, его нижняя губа задрожала, а ярко-голубые глаза наполнились слезами. И тогда сердце Гарри тоже разбилось, и он снова обнял его, пытаясь объяснить, как он был напуган тем, что с ним что-то случилось.

"Теперь всё позади", - заверил его Гарри. "Давай вернемся, поиграем в мяч и хорошо проведем день, хорошо?"

Но в тот момент все, чего хотел Гаррет, - это вернуться домой и увидеться с матерью, и Гарри не мог его винить.

"Он не идиот", - ворчала позже Келли. "Ты мог бы просто объяснить ему все и быть твердым. Накричать на него было недостаточно? Тебе пришлось еще и ударить его?"

"Ради Бога, я его стукнул".

"Ты намного больше его. Как ты мог ударить кого-то такого маленького?"

"Я запаниковал, ясно? Я растерялся, признаю, но я думал, что его кто-то забрал, я... Послушай, со всеми этими сумасшедшими и извращенцами вокруг, он должен делать то, что ему говорят! Он не может просто сбежать, когда ему вздумается".

"Абсолютно, я согласна. Я просто говорю, что бить его было необязательно".

"Если бы он делал то, что я ему говорил, до этого бы не дошло".

"Это то послание, которое ты хочешь передать, Гаррет? Что когда кто-то делает что-то не так, совершает ошибку или не слушается, подходящей реакцией будет физическое насилие?"

"Это был шлепок, а не нападение. Я не причинил ему вреда. Я его отец".

"А он твой сын, что ты хочешь этим сказать? Это была невинная ошибка. Он не намеренно бросил тебе вызов, Гарри. Ты мог бы просто отчитать его и объяснить все разумно".

"Он уже достаточно взрослый, чтобы знать лучше".

"Он маленький мальчик. И если ты не заметил, он тебя обожает".

Хотя в тот день он был слишком упрям, чтобы признать это, Гарри знал, что она права. Даже спустя годы, когда он вспоминал тот день, его охватывало то же облегчение, что и тогда, когда он понял, что какой-то безумец не похитил его ребёнка, но в то же время чувство глубокой печали от того, что все те эмоции, которые он испытывал, вылились в то, что он унизил своего сына. Хорошего разговора было бы достаточно, утверждала Келли. Правильно это или нет, но иногда любовь бывает настолько глубокой, что причиняет боль, а когда она переходит в гнев или даже насилие, то становится чем-то совсем другим.

Разве не так?