После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

После одного из перерывов в пути вдруг раздался громкий взрыв. Два милиционера справа и слева от меня и тот, что сидел на пассажирском сиденье впереди, подняли свои автоматы, пригнулись и толкнули меня вниз между двумя рядами сидений. Водитель вильнул и с визгом шин выехал на обочину. Двое полицейских выскочили из машины с автоматами наготове и бросились в кюветы на обочине. Следующая машина в колонне затормозила, из нее выскочили полицейские, также с автоматами наготове. Затем один из них крикнул: «Шина! Посмотрите на шину!» Прошло мгновение или два, пока все поняли, что произошло, и тогда они начали смеяться, испытывая облегчение. Одна из задних шин автомобиля лопнула, что прозвучало как выстрел. Мне пришлось остаться сидеть в машине, пока они меняли шину, затем путешествие продолжилось.

Поздним вечером мы увидели большое старое здание тюрьмы: Айхах недалеко от Аугсбурга. Это был мрачный старый разрушенный монастырь, превращенный в тюрьму. Подходящая перемена, с горечью подумал я. Мне пришлось сдать свою одежду, которую мне дали в дорогу, и мне выдали темно-синее тюремное платье с белым воротничком и белый фартук, который был мне слишком мал. Я отказалась его носить. Все остальные заключенные к моменту моего прибытия были вывезены. Женщины-надзирательницы, которых я встречала по пути в свою новую камеру, либо отворачивались, как от сглаза, либо смотрели на меня так, как будто я была настоящим чудовищем, с которым они предпочли бы не сталкиваться на воле.

На следующее утро в мою камеру вошел толстый, отвратительный мужичина, директор тюрьмы. Он сказал, что не знает, зачем меня туда привезли. Он также не знал, как долго я там пробуду. Однако, пока я там, сказал он, я должен строго следовать его указаниям, и «надеюсь, ты скоро уедешь отсюда». С этими словами он исчез.

Камера представляла собой темную дыру. Все было прикреплено к стенам, и ничего нельзя было сдвинуть с места. Я замерзал, так как единственное отопление было от трубы, которая выходила из потолка, шла прямо вниз и затем исчезала в стене. По утрам и вечерам по трубе текла горячая вода или что-то еще. В остальное время она оставалась холодной, потому что большинство заключенных днем работали вне камер.

Утром меня привели в другую камеру, где два человека в штатском хотели поговорить со мной. Я снова сказал им, что мне нечего им сказать. Но я хотел узнать, что я делаю здесь, в Айчахе. Они не ответили. Разговор был окончен.