После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Здание суда было закрыто группой из примерно ста полицейских; каждый посетитель суда должен был предъявить удостоверение личности.

После тринадцати месяцев изоляции каждый день на суде был для меня огромной физической и эмоциональной нагрузкой, хотя я ничего не делал, только сидел часами и ничего не говорил. Присутствие стольких людей, их шум и запахи, необходимость концентрироваться на словах других — я просто не мог к этому привыкнуть, и это отнимало у меня все силы. Если меня приводили в камеру после обеда или вечером, я падал на кровать, трясясь от усталости, не в силах что-либо делать. Мне даже не удавалось больше читать газету.

Дни судебного процесса проходили в выступлениях свидетелей и допросах экспертов. Свидетельства зачитывались, адвокаты подавали заявления, а суд принимал решения. В качестве свидетеля выступила одна женщина, которую я никогда раньше не видела. Она рассказала, как попала в RAF, как жила там и почему потом вернулась к своей семье. Ей было примерно столько же лет, сколько мне, и ее история напомнила мне мою собственную: никто ее ни к чему не принуждал, когда она присоединилась к берлинским товарищам из RAF. Как она могла жить с самой собой теперь, когда вернулась в объятия своей семьи и стала государственным свидетелем? То, что кто-то больше не хотел или не мог продолжать, было возможно, но предательство? Свидетельствовать против собственных друзей, чтобы спасти свою шкуру? Это было то, к чему я мог испытывать только презрение.

Я ни слова не сказал о «деле», но сделал несколько заявлений, прежде всего об условиях содержания в гамбургских тюрьмах, положении политических заключенных и шумихе вокруг судебного процесса. В зрительской зоне часто происходили стычки, и суд закрыл доступ посетителям на процесс.

17 января 1973 года заключенные из RAF начали свою первую голодовку против практики изоляции, которой подвергались все примерно шестьдесят политических заключенных. Когда я узнал о начале голодовки, я не был уверен. Никто не сообщил мне об этом заранее, и я никогда не думал о том, чтобы самому объявить голодовку. Должен ли я присоединиться к ней, несмотря на продолжающийся суд? Опасна ли голодовка? Можете ли вы заболеть или умереть? Разрешалось ли принимать жидкость? В камере у меня лежали банки с еженедельными покупками. Что мне с ними делать? Запихнуть их под кровать? Выставить за пределы камеры?