После отбоя

И почему они с Яшей, перебирая в разговоре всех знакомых, ни разу не упомянули имя Бори? Яша по понятным мотивам, он, вероятно, все-таки догадывается о причине ее бегства, старается не бередить ее раны. А она сама почему молчит? Дает понять, что это уже прошлое, забытое? Нет-нет, прошлое, но не забытое. Она дождется Сибиркина и весь день будет расспрашивать его о Точкине. Пусть Яша знает о ее состоянии, о ее чувствах и пусть решает сам, рвать ли последнюю ниточку связи с прошлым и настоящим. «Я не виновата, Яша, я больна неизлечимым, но счастливым недугом, — мысленно доказывала сама себе Мара. — Меня замучили тягостные размышления, но я все равно от них никуда не уйду, они мои вечные спутники, мое горе и моя радость, источники моих раздумий о прожитом. Мне хочется брать из прошлого только светлое, радужное, но радужное вспыхивает лишь мгновениями: встреча с Борей на крыше пускового корпуса, сказочный «пир» в рабочей бытовке, новогодний вечер, теплое рукопожатие, случайные встречи в переполненном троллейбусе, когда Боря оберегал меня от толчков. А между этими вспышками — сплошной туман, распутица, прошлое без будущего. Страшно. Наверное, этот страх усиливается еще и тем, что у меня бездна свободного времени и я пока не знаю, как им распорядиться. Надо пойти к секретарю комитета комсомола, выпросить какой-нибудь сложный участок общественной работы, поступить в вечерний университет марксизма-ленинизма, как сделали Боря, Гена, Яша. Впрочем, Яша, наверно, запустил и учебу с этими поездками…»

Сибиркин, по-мальчишески подпрыгивая, сбежал по ступенькам парадного входа в гостиницу, протянул руку Маре, выпалил:

— Принимаю любое наказание, вплоть до отсечения вот этой дурной башки. — Он выразительно ткнул себя пальцем в лоб. — Какое-то колесике не сработало. Не припомню случая, чтобы не проснулся в точно намеченное время — рефлекс, выработанный на границе. — Они пошли по уже нахоженной дороге. — Ну не хмурься, Мара, я расскажу тебе забавный случай с пассажиром, ехавшим в одном вагоне со мной. В кассе по ошибке выдали два билета на одно место: ему и пожилой даме. Разумеется, пассажир уступил место женщине, попросил разрешения лишь поставить свой чемоданчик в купе. Допоздна просидел в ресторане за бутылкой пива, а после закрытия вновь появился в коридоре, ходил, стоял, смотрел в темное окно и… заснул, да так крепко, чуть не проехал станцию назначения, проводница разбудила. Раньше я думал, что только лошади могут спать стоя.

— Надо полагать, пассажир и рассказчик одно и то же лицо? — без иронии спросила девушка. — А в гостинице как устроился?

— Прекрасно! Номер на двоих.

— Ты хотел сказать — раскладушка?

— Мара, из тебя получился бы хороший разведчик. Ты все подмечаешь, даже читаешь мысли на расстоянии, — пошутил Яша. Но тут же серьезно, с налетом грусти прибавил: — А моя стержневая мысль от тебя ускользает…

«Вот он, прямой вызов на откровенное объяснение, которого я так боялась и которое рано или поздно должно было произойти, — подумала Мара. — Прощай, моя живительная ниточка связи с тем, без чего я не могу представить свою жизнь. Конец. Я освобожу тебя, Яша, от обременительных поездок, а себя закую в цепи одиночества, я расскажу тебе все, все, все!..»

И не рассказала. И наверное, никогда не расскажет. Радость или горе, бесплодное томительное ожидание или мерцающая звезда надежды — это только ее, это никого не должно касаться, даже Яши — милого, сердечного, всегда веселого и вместе с тем, как ей казалось, легко ранимого. Так должна ли она растравлять еще и эту рану? «Как все сложно, непреоборимо, какой дорогой ценой добывается счастье!.. Надо как-то переключить разговор на другое», — решила Мара и спросила:

— Яша, ты голоден?

— Я бы этого не сказал, — откликнулся он. — В коридоре вагона, в перерывах между ходьбой и сном, я съел пачку печенья и выпил стакан холодного чая. Не будем нарушать установившийся режим, через несколько минут откроется ресторан.

— Опять ресторан, почему нельзя зайти в кафе?

— Условились же: не будем нарушать установленный порядок. Там нас уже знают, подадут что-нибудь вкусненькое.

— Да, знают, так же, как тебя кассирши на вокзале, администратор в нашей гостинице…

В ресторане к ним действительно подошла знакомая молодая официантка, поздоровалась, протянула меню, спросила:

— Почему вы перестали бывать у нас по вечерам?

— Постарели, — попытался улыбнуться Яша. — А вам больше нравятся вечерние часы работы?

— Что вы, что вы! — почти испуганно проговорила официантка. — На курсах нам очень много говорили о заботливом обслуживании посетителей, образцовом содержании зала, тщательной сервировке столов, о создании высокой культуры отдыха. А какая же это культура, когда на эстраде небольшого зала три барабана, микрофон, электроинструменты, динамики, усилители? Шум, гам, дымище от папирос, увещевания, а то и выдворение пьяных. За один месяц можно оглохнуть, ослепнуть, охрипнуть и перестать уважать некоторых людей, бывающих здесь.

— А что надо сделать для повышения культуры в вашем ресторане? — спросил Яша.