После отбоя

Одно пока оставалось неизменным: ребята по-прежнему жили дружно, признавали Точкина комиссаром, прислушивались к его советам, поддерживали почти воинский порядок в общежитии, за что были поставлены в пример на профсоюзной конференции треста. К ним зачастили представители из других общежитий.

Однажды при посещении очередной группы фатоватый парень с длинными рыжими волосами, с пейсами до подбородка, в пиджаке чуть не до колен, расклешенных брюках с кисточками небрежно бросил:

— Подумаешь, навели казарменный марафет! Небось и старшина есть?

— Есть! — сказал Гена Ветров. — Только не старшина, а комиссар.

— И к девчатам строем пойдете, салаги?

Ребята угрожающе замкнули кольцо вокруг крашеного гусака.

— Ну чего, чего взъелись? Шуток не понимаете, — примирительно сказал рыжий.

— Ты служил в армии? — строго спросил Яша Сибиркин.

— Какое это имеет значение?

— Армия дает человеку не только военные знания, но и закладывает высокую культуру, в том числе культуру содержать в чистоте свое жилище и свою прическу. Ребята, отпустим его с миром, пусть не мусорит в нашем доме, видите, он весь перхотью обсыпан.

Пришелец покосился на свои плечи, по привычке начал попеременно обеими руками стряхивать с них мутную россыпь.

— Не мусорь, тебе говорят! — прикрикнул даже Симагин. — Выдь на улицу!..

Прочерчивались перспективы молодых строителей, разумеется, не по прямой. Кирка Симагин наставлял ребят, листавших учебники:

— На кой черт сидеть за партой, изучать всякую муру, когда мне сразу дали тот же второй разряд?

— В учебном комбинате сотни людей сидят за партами.

— Чудаки, потому и сидят, будто они не молотком, а лбом будут гвозди заколачивать.

Яша хотел выпроводить и Кирку из общежития, как того рыжего парня, но Симагин взмолился:

— Ладно, ладно, может, я тоже буду поступать, как Генка, в вечерний университет!

— Вот тебе лист бумаги, ручка, пиши заявление. Ребята, будете свидетелями, — объявил Сибиркин.

Симагин долго пыхтел над тетрадным листком, наконец спросил:

— Ген, как называется тот университет?

Все рассмеялись.

Да, у каждого складывалась судьба по-своему, но одна черта была схожа: если не считать Симагина, никто не искал места потеплее, работу поприбыльнее, напротив, все рвались туда, где труднее, важнее и, пожалуй, рискованнее.

Гена Ветров не раскаивался в выборе специальности, хотя облюбованная профессия высотника все еще преследовала его. Яша Сибиркин уже на третий день работал монтажником, а на десятый заслужил похвалу бригадира. Впрочем, о Яше Сибиркине следует упомянуть особо. Если говорить о внешности — тут все просто: обыкновенный парень среднего роста, белобрысый, голубоглазый, широконосый; не скажешь, что уж очень красив, но и не дурен. В эшелоне он был тихий, молчаливый, делал все, о чем бы его ни просили, «главный технолог» Симагин даже приспособил его своим порученцем. Удивлял усидчивостью, много читал, что-то выписывал в блокнот, уклонялся от шумных компаний «козлозабивателей».

А здесь вдруг объявился другой Яша: смелый, волевой, остроумный, чем-то притягивающий к себе ребят. Чем? Больше всех почему-то это перевоплощение заинтриговало Симагина. После второй получки он взял Якова под руку, доверительно сказал:

— Я в городе мировой подвальчик разыскал.

— Автопоилку, что ли?

— Ага. Бывал, значит?

— Не приходилось.

— Откуда тогда знаешь?

— Интуиция.

— Ну и хорошо, пояснять не надо. Сиганем, значит, вечерком в подвальчик-то?

— Я не упражняюсь в безумии.

— Чего, чего?

— Пьянство — добровольное безумие.

— Это кто ж такое сказал? — возмутился Кирка.

— Древний философ Аристотель.

— Пошел ты вместе с этим самым философом!.. — обиделся Симагин, но разговоров об автопоилке больше не заводил. И вообще начал сторониться Сибиркина: видно, чокнутый. Ишь придумал: «упражнение в безумии».

И Точкин был шокирован: только на партсобрании узнал, что Сибиркин член партии. На всякий случай поинтересовался:

— Яков, ты когда встал на партийный учет?

— На второй день по прибытии на стройку, — спокойно ответил Сибиркин. — А что?

— Еще не зная, где будешь работать?

— Знал. Монтажником.

Дальше этого разговор не пошел.

Борис размышлял о сложности души человеческой. Кирка Симагин без рентгена просвечивался насквозь в первый же день знакомства: трудиться может и умеет, но нутро его обросло ракушками, как подводная часть корабля. Личность Яши Сибиркина оставалась загадкой. Да, пока еще не изобрели прибора для изучения душ людских.

…Бригадир Колотов орал на своего любимчика Митю:

— Подлец, запек бетон!

Митя неохотно отбрехивался: мол, раствор привезли остывшим, вибраторы не берут.

Все знали, что кроется за безобидным словечком «запек». Это — пятитонная глыба бетона, которую надо убирать из котлована. Убирать вручную, дробить, вытаскивать по частям, увозить на свалку. За брак будут расплачиваться все бетонщики бригады. В ведомости на выдачу зарплаты комментариев нет, а мимо долбящего застывший бетон Точкина много людей за день пройдет, и каждый непременно крикнет: «Что, не по зубам испеченный блин?»