После отбоя

Точкин знал, что Кирка был в строительной группе, в передовиках не числился, но мастер на все руки: каменщик, столяр, стекольщик. Борису он ни тогда, ни сейчас не нравился: какой-то разболтанный, будто у него гайки не дотянуты до отказа. Но, к неудовольствию комиссара, ребята тянулись к Кирке: еще бы — готовый строитель! Борис не был уверен, пригодятся ли при возведении алюминиевого завода профессии Кирки, но решил, что, во всяком случае, не повредят. И предложил устроить в вагоне краткосрочные курсы строителей: Симагин выступит в роли главного технолога, остальные — в роли слушателей.

— Не стоит, — для проформы поломался Кирка. — Им и так осточертели занятия, пусть хоть в вагоне очухаются.

— Отдых должен быть активным, а так от безделья потянутся в ресторан. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь замарал свою репутацию в дороге, ведь на большое дело поднялись, — настаивал Борис.

Симагин снова достал бутылку из-под стола, предложил:

— Литки.

— Что это такое? — спросил Ветров.

— Начало любого дела у порядочных строителей.

— Не пойдет, — решительно заявил комиссар. — Спрячь! Да на самое дно чемодана!

Кирка медлил, обхватив обеими руками бутылку, не желал расставаться с ней. Но уж очень по душе пришлась ему должность «главного технолога». И, отвернувшись в сторону, он протянул «Столичную» Борису:

— Убери лучше в свой чемодан, у меня не сохранится.

С наступлением вечера ребята забрались на свои полки. Утомленные непрерывными хлопотами последних дней, долгими раздумьями о своем будущем, они воспользовались нерегламентированным распорядком дня, решили отгородиться от всех земных дел надежным пологом крепкого сна. Отгородились так прочно, что проспали грузинскую столицу, очнулись, лишь подъезжая к Сурамскому перевалу.

Пограничники вновь прильнули к вагонным окнам, теперь уже навсегда прощаясь с причудливыми горами Кавказского хребта, которые они охраняли, по которым карабкались на занятиях, учениях и, если говорить откровенно, в адрес которых отпускали не всегда лестные слова. Восхищаться хорошо тому, кто с рюкзаком за спиной и фотоаппаратом на груди неторопливо, от привала до привала, шагает по нахоженным туристским тропам, разморенный жарким солнцем нежится на пляже или лежит в тени под зонтом, совершает морские прогулки на быстроходных катерах или сидит в экзотическом ресторанчике где-нибудь на Ахун-горе. А когда в горных лесах, на отвесных скалах, в зарослях диких кустарников, которые точнее бы назвать клубками колючей проволоки, несешь дозорную службу, преследуешь нарушителей границы — не до экзотики. Иному человеку за всю жизнь не одолеть пешком такого расстояния, какое они отмерили за два года.

Борис Точкин не мог оторваться от поминутно меняющихся пейзажей. Вот поезд вынырнул из туннеля и оказался в глубоком ущелье. Внизу серебристой цепочкой вилась горная речушка. Она, поблескивая, прыгала с камня на камень, петляла, делилась на мелкие ручейки, вновь соединялась, пока не скрылась в расщелине отвесной скалы. Потом снова вырвалась из каменной западни, сердито пенясь, отфыркиваясь, металась между гранитными надолбами, пока не вошла наконец в свое хоть и беспокойное, но привычное русло.

Поезд бежал по каменному приступку крутой горы, как по карнизу. Насыпь для железнодорожного полотна была столь узкой, что столбы, несущие медный провод, словно оступились, шагнув вниз к горной речушке, и застряли в искусственных железобетонных колодцах. И сам поезд, подобно речушке, извивался змеей; вагон, в котором ехали будущие строители, то казался одиноко зависшим над пропастью, то вдавливался в гору, и тогда из его окон можно было увидеть электровоз и задний вагон. Этот изгиб напоминал Борису правый участок пограничной заставы, где он служил, разумеется, без туннеля и ровного горизонтального полотна, а с перекидными мостиками, которые расшатывало ветром над ущельем, и почти вертикальными деревянными лестницами на скальных породах.

Посветлело. Казалось, чьи-то гигантские руки стали раздвигать ущелье, оно постепенно превращалось в долину, и если поезд все еще жался к отвесным скалам, то на противоположной стороне горный хребет отодвигался, но не полого, а уступами, напоминавшими гигантскую лестницу, каждая ступень которой окрашена в свой цвет: ближайшая — зеленая, покрытая цветами, за ней — густой лес с запыленными хвойными кронами, потом — серая отвесная стена с ржавой, выцветшей от солнца растительностью. Дальше уже трудно было что-то различить — серая дымчатая мгла застилала горизонт.

Изменчивы горные пейзажи, и все же каждый из них напоминал о границе. Трудности и даже опасности, вероятно, забудутся, но дозорные тропы — рубежи нашей Родины — останутся в памяти на всю жизнь.

Точкин почти насильно заставил себя отойти от окна. Надо посмотреть, что делают ребята.