После отбоя

Одно время бригадир побаивался за Мару Сахаркевич. Уж очень ей хотелось всегда быть там, где тяжелее, опаснее, рискованнее. Но вот новая забота — Юля Галкина. Ей все мешало: длинный полушубок, тяжелые неуклюжие сапоги, стеганые ватные брюки, жесткие, как кровельное железо, брезентовые рукавицы, сползающая на лоб шапка-ушанка, но она рада и этой нескладной одежде, и непослушной паяльной лампе. Главное — она на верхотуре, выше, чем кабина машиниста башенного крана, лицо румяное, красивое, улыбающееся, обрамленное белым мехом инея от горячего дыхания, — было похоже на новогоднюю открытку. Только одеяние портило праздничный вид.

Иван Муромцев чувствовал: все человеческие ресурсы выработаны, хотя кровельщики и не показывают виду. Да и рабочий день кончился. Он подал сигнал: отбой, собрать и закрепить инструмент в положенных местах, чтобы сумасбродный ветер не сбросил что-нибудь. Около спуска по лестнице кипела обидой Юля, не хотела, чтобы Гена подстраховывал ее.

— Я не по такой крутой поднималась и спускалась из кабины башенного крана, а тут наклонная, деревянная, с широкими ступенями…

— …скрипучая, раскачивающаяся, — продолжил Гена.

— Ваши девчонки самостоятельно сошли, и я спущусь, — бунтовала Юля, но бунтовала недолго. После первых же ступеней поняла: без посторонней помощи не обойтись. От усталости ноги словно онемели, не сгибались в коленях, теперь она сама ухватилась за руку провожатого.

Внизу их поджидал Ваня Щедров. Юля ступила на землю, но руку Ветрова не отпустила, будто их все еще раскачивало. Гена с минуту выждал, потом сдал свою спутницу на попечение Щедрова, а сам припустил бегом: он надеялся застать Мару в бытовке, проводить до троллейбуса.

— Чего он тебя за руку держал? — с обидой спросил Ваня.

— Наоборот, я его.

— Это еще что за новости?

— Поработай день на согнутых ногах да спустись по этой лестнице — поймешь.

— Он, и когда сошли, держал.

— Ваня, я просила: не ходи за мной, не ревнуй к каждому столбу.

— Мне этот баскетболист еще тогда в вагоне не понравился.

— Врешь, ты дружил с ним.

Замолчали, обиделись друг на друга. Но Юля была отходчивой, она остановилась, придержала Щедрова, указала на пусковой корпус, воскликнула:

— Какая красотища! В море огней прожекторов поднялось из земли не заводское сооружение, а огромный сказочный замок, дворец, чудо-город. И все нашими руками. Мы все можем, нам все под силу, мы даже сибирское небо согрели, вон оно какое румяное, праздничное, сияющее.

— Это не сияние, а бесхозяйственность, перерасход электроэнергии.

— Зануда ты, Ваня! — Девушка выдернула руку из-под локтя спутника.

2

Строительный материал поступал густо, но беспланово, а диспетчерский отдел треста, наделенный Магидовым высокими правами, заботился только об одном: быстрее разгрузить автотранспорт и как можно больше заполучить оборудования.

Прекратились высокопарные разговоры об автоматизированной системе управления, о месячных, недельных, суточных графиках. Бери, что дают, потом разберемся. Пусковой корпус превратился в гигантский склад железобетонных конструкций, металла, кирпича, всевозможного оборудования.

И как своеобразный апофеоз неразберихи кричала газета «Молния»:

«Кровельщики — отставание на пятнадцать дней.

Монтажники стеновых панелей — отставание на тринадцать дней».

По-своему реагировал на сигналы «Молнии» сибирский ветрюга. Он наигрался вволюшку где-то в отрогах Саянского хребта, скатился вниз и завизжал, загудел в свои разноголосые трубы, приволок за собой густые космы снега. И все скрылось во мгле.

Бригадир монтажников Чупрунов напряженно смотрел вверх, конец стрелы едва просматривался, панель раскачивало ветром, как лист фанеры. Стропальщик нервничал: одно неверное движение стрелы крана — и панель ударится о колонну, разломится на куски, сметет все на своем пути, в том числе и монтажников.

Чупрунову и Калминшу деревянными рычагами удалось притормозить, задержать качку панели между двумя опорами там, где она и должна осесть. Началась установка панели на монтажные столики опор, закрепление тяжами. Но то, что делалось за несколько минут, сейчас заняло больше часа.

Монтажники не заметили, что за ними наблюдал начальник стройуправления, и, когда плита была навешена, Иванчишин подал команду прекратить работу.

— Решили посадить меня в тюрьму? — по возможности спокойно спросил Иванчишин.

— А если такая заваруха продлится до нового года? — ответил вопросом на вопрос бригадир.

— Все равно в предновогодний вечер будем пить шампанское.

— Не до шуток, Леша, — обиженно сказал Чупрунов.

Многим отношения, сложившиеся у Иванчишина с подчиненными, казались странными. С одной стороны, по-воински четкая отдача распоряжений, точный и краткий доклад о выполнении, собранность, подтянутость людей, с другой — фамильярность: «Леша». С одной стороны, строгая требовательность, взыскания, лишение премий, как это было с бригадиром бетонщиков Колотовым, с другой — мягкость, дружелюбие.