Отчасти – и эта часть во мне все больше росла и пропитывалась надеждой – я поверила, что если сумею довериться агенту Карлайлу и доктору Эрнандесу настолько, чтобы рассказать о телефонном звонке, если сброшу бремя позорной тайны, которую носила в душе, то стану свободна, а в итоге смогу не просто отодвинуть чувство вины в сторону, а освобожусь от него полностью. Однако, глядя на моих Братьев и Сестер, я понимаю, что ни о какой свободе и речи нет. Даже близко. Я точно в такой же западне, как и они.
После
Четвертый день подряд на утреннем сеансе нет агента Карлайла. Доктор Эрнандес больше не трудится искать оправданий. Видимо, понимает, что это бессмысленно, поскольку вывод, который я сделала в самое первое утро, когда агента Карлайла якобы вызвали в Даллас, был верен. Он вытянул из меня всю возможную информацию и свалил. И хуже всего то, что я по нему скучаю. Злость и разочарование, которые я испытала, узнав о его внезапном исчезновении, схлынули, и теперь мне по-настоящему его не хватает.
Мне нравилось разговаривать с ним. Во всяком случае, ближе к концу нашего общения. Очень нравилось. А еще я привыкла к нему – к заговорщицким подмигиваниям, грудному смеху, к тому, что его эмоции находятся совсем близко от поверхности и постоянно грозят взять верх. Я поделилась с ним секретами, которые обещала не раскрывать никому, и не жалею об этом.
Понимаю, он выполнял поставленную задачу – задачу, ключевым элементом которой была я. Разумеется, я не думала, что мы с агентом Карлайлом друзья, что, когда все закончится, он удочерит меня, привезет к себе домой, что его дочка станет мне сестренкой и все мы будем жить долго и счастливо. Нет, конечно, я же не идиотка. Только зря он так явно дал понять, что я всего-навсего расходный материал.
Да, я это знаю. И какой-то частью рассудка хочу поступить именно так. Произошедшее в Большом доме начало тяготить меня, разъедать изнутри, и часть меня просто хочет очиститься от этого любой ценой.
У меня обрывается сердце. Я мысленно прокручиваю вопрос снова и снова, поражаясь, почему не задумалась об этом раньше. Я понимаю, кого имеет в виду голос в моей голове. Человек, которому я могу открыть правду, есть, и внезапно мне все становится ясно. Я точно знаю, что делать.
– Мунбим, как самочувствие сегодня? – интересуется доктор Эрнандес.
– Все нормально, – отвечаю я. – Я должна вам кое-что сказать.
Психиатр откидывается на спинку стула.
– Отлично, – говорит он. – Слушаю.
Я набираю побольше воздуха и признаюсь:
– Я заходила в Большой дом. – При этих словах мою грудь как будто стягивает обручем. – Во время пожара. Да, заходила.
– Ясно, – кивает доктор Эрнандес.
– Я сожалею, что обманула вас. Правда. Просто мне казалось… так надо.
– Можешь объяснить, почему у тебя возникло такое ощущение?
Качаю головой. Вообще-то я могла бы объяснить, и, подозреваю, он бы даже меня понял, но это уже неважно, а времени отняло бы слишком много.
– Ничего страшного. Это совершенно нормально. И что бы ни случилось в Большом доме – что бы ты там ни увидела, что бы ни сделала, – обещаю, тебе ничего не грозит.
В голове – впервые, кажется, за сто лет – взрывается голос отца Джона: «ГОРЕТЬ ТЕБЕ В АДУ! – завывает он. – ГОСПОДЬ ЗНАЕТ, ЧТО ТЫ СОТВОРИЛА, И КАРА ЕГО БУДЕТ СУРОВОЙ! ТЕБЯ ЖДЕТ ВЕЧНОСТЬ В ОЗЕРЕ ОГНЕННОМ И СЕРНОМ! ЕРЕТИЧКА! ШЛЮХА! УБИ…»
Я изо всех сил заглушаю его визгливые вопли. Голос умолкает, остается лишь мерзкое эхо выплюнутых слов. Есть вероятность, что он прав и Господь на самом деле знает, что я сделала. Но все остальные – вряд ли. Думаю, агент Карлайл что-то подозревает и в своих подозрениях недалек от истины, в то время как доктор Эрнандес, уверена, просто старается меня подбодрить. Как обычно.
– Дело не в том, грозит мне что-нибудь или нет, – поясняю я, хотя в действительности и в этом тоже, по крайней мере частично. – Тут замешано много всего, что не касается ни вас, ни агента Карлайла. Вот почему я не могу все вам рассказать.
– Ясно, – говорит доктор Эрнандес. – Тогда чего или кого это касается?
– Меня. Легиона Господня. Отца Джона.
Доктор пристально смотрит на меня. Прикидывает, говорю ли я правду или просто тяну время при помощи очередной лжи. Я выдерживаю его взгляд.