После пожара

Я стараюсь представить Нейта таким, каким его знала: добрым, порядочным человеком, который почти никогда не относился ко мне как к маленькой девочке, сносил мою влюбленность и ни разу ни использовал ее к своей выгоде. Однако мой противный, коварный разум то ли не хочет, то ли не может нарисовать ничего иного, кроме страшной картинки: на шее Нейта смыкаются чьи-то руки, его красивое лицо багровеет, чудесные зеленые глаза вылезают из орбит – жизнь покидает его. Я вижу приготовленную ему могилу – неглубокую яму, вырытую в пустыне. Вокруг нее уже собрались зрители – койоты и стервятники, терпеливо ожидающие, когда можно будет вступить в борьбу за внутренности.

Я сползаю с кровати, корчась от спазмов, и наклоняюсь над раковиной, внезапно решив, что меня сейчас стошнит. Я давлюсь, сплевываю слюну и опять давлюсь; меня бьет крупная дрожь, но рвоты нет. Слезы все капают и капают в раковину, я чувствую их соленый вкус, кожа горит, и я не хочу смотреться в полированный лист жести, служащий мне зеркалом, потому что не желаю видеть собственное лицо.

Когда спазмы в желудке наконец прекращаются, я, шатаясь, подхожу к столу, сажусь и начинаю рисовать. Карандаш проделывает в бумаге глубокие канавки, хаотично чертит черные ломаные линии: это я пытаюсь придать форму переполняющим меня гневу и горю, каким-то образом выпустить их из себя и заключить в рамки бумажного листа.

Я верила, что Нейт спасся. Верила всем сердцем. Даже в те страшные последние дни, когда я во всем сомневалась и всех подозревала, я тем не менее верила, что побег удался и что Нейт теперь где-то там, в большом мире, как и моя мама. Но если Нейта…

Не смей, шипит голос в моей голове. Не вздумай сворачивать на эту дорогу. В ее конце тебя не ждет ничего хорошего.

Но я бессильна этому противостоять. Что я видела в день маминого Изгнания? Эймос увез ее с Базы на пикапе, а потом вернулся один. Отец Джон сказал мне, что ее высадят в Лейфилде, но вдруг он отдал и другой приказ, которого я не слышала? Что, если Эймос вывез мою маму в пустыню и…

Не поступай так с собой, умоляет внутренний голос. Пожалуйста, не надо.

Я крепко зажмуриваюсь, вдыхаю через нос и выдыхаю через рот. Вдох – выдох, снова и снова, пока в голове не начинает проясняться. Когда я открываю глаза, навязчивая мысль исчезает, хотя корни она все же пустила, кривые, узловатые, сплетенные между собой – их не обойти никакими доводами рассудка.

Мамы нет. Нейт мертв. Остались только мои Братья и Сестры, агент Карлайл и доктор Эрнандес. Кроме них, у меня в целом мире никого.

После

Сестра Харроу ставит на стол поднос с завтраком и сообщает, что утренний сеанс отменен, но, если что, доктор Эрнандес на месте.

Вчера после обеда мне разрешили не ходить на КСВ, и я была только за. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и вряд ли я послужила бы младшим Братьям и Сестрам положительным примером. Вместо КСВ я рисовала, мерила комнату шагами, потом легла на кровать и после того, как квадратик неба в окошке под потолком сделался черным, незаметно уснула. Не помню, снилось ли мне что-нибудь. И хорошо, что не помню.

На завтрак сегодня йогурт, фрукты, бекон, маленькая стопка оладий и апельсиновый сок в пластиковом стаканчике. Все выглядит аппетитно, однако голода я совсем не испытываю. Я чувствую полную опустошенность, однако предполагаю, что это не физическое ощущение.

Я знаю, что должна что-нибудь съесть, поэтому заставляю себя проглотить половину порции оладий и пару ломтиков фруктов, хотя, глотая, невольно вспоминаю о горле, и это вновь вызывает в воображении раздутое, обезображенное удушьем лицо Нейта. Я гоню от себя этот образ, но от этого он делается только детальнее и ярче, и мое сознание твердо намерено запечатлеть самые жуткие подробности: лопнувшие сосуды в глазах, сеточку разорванных капилляров под кожей, пену на губах.

Живот скручивает, я бросаюсь к двери и жму на кнопку «Вызов». Мгновенно, как по волшебству, сестра Харроу распахивает дверь и спрашивает, что случилось.

– Мне плохо, – говорю я, не видя смысла врать.

– Ты заболела? Позвать врача?

Качаю головой.

– Не могли бы вы попросить агента Карлайла прийти ко мне?

Сестра Харроу слегка хмурит брови.

– Я обязана доложить об этом доктору Эрнандесу.

– Хорошо, только скажите, чтобы сам он не приходил. Мне нужно повидаться с агентом Карлайлом.

– Хорошо, Мунбим, – отвечает медсестра. Ее лоб почти разглаживается, однако небольшая морщинка все же остается. – Я передам твою просьбу.

– Спасибо.

Сестра Харроу улыбается мне сухой, неубедительной улыбкой и растворяется в коридоре.