После пожара

– Я не злюсь ни на кого из них, – отвечаю я. – Раньше злилась. Долгое время я боялась Люка, злилась на маму и ненавидела Эймоса с Джейкобом. Я не говорю, что испытывала эти чувства к ним без причины и что они ни в чем не виноваты, вовсе нет. Но по большей части вина лежит не на них.

– Тогда на ком же?

– Хотите, чтобы я еще раз назвала его имя? – улыбаюсь я.

– В этом нет необходимости, – отвечает доктор Эрнандес. – Ну я а все же произнесу это вслух, если не возражаешь.

– Да пожалуйста, – пожимаю плечами я.

Он закатывает глаза, но с улыбкой.

– Уточним насчет отца Джона. Допускаешь ли ты, что когда-нибудь перестанешь на него злиться?

Я опять пожимаю плечами.

– Не знаю. Надеюсь, что да.

– Сможешь ли ты когда-нибудь его простить?

– Нет, – мгновенно следует мой ответ.

– Ты…

– Да. Уверена.

После

– Он живет в каком-то Лондоне, – сообщает Хани. – Придется лететь туда на самолете целых десять часов.

– Ты прекрасно долетишь, – улыбаюсь я.

Хани кивает.

– Он сказал мне по телефону, что будет сидеть рядом со мной и всю дорогу держать за ручку. Я спросила, знает ли он, сколько мне лет, и он ужасно смутился. Думаю, мы с ним поладим.

– Это брат твоей мамы?

Она снова кивает.

– Мы вроде как уже встречались. Он сказал, что, когда я родилась, он приезжал в больницу посмотреть на меня. А мама никогда о нем не упоминала.

– Оно и понятно, – вздыхаю я. Мы сидим в кабинете групповой терапии, и я стараюсь улыбаться как можно убедительней, ведь я рада за Хани, счастлива, что она уезжает, – кажется, я сейчас лопну от счастья, но ведь мне так сильно будет ее не хватать.

– Я напишу тебе, – обещает она. – Хочу еще кое о чем спросить, только без чужих ушей и глаз.

Я вспоминаю, что шепнула ей на ухо на первом сеансе КСВ, в котором участвовала, и улыбаюсь. Лицо Хани тут же озаряется ответной улыбкой.

– А ты можешь приехать ко мне в гости, – продолжает она. – Когда тебя выпустят.

– С удовольствием, – отвечаю я. – Но сначала спроси разрешения у дяди.

– Он разрешит, – сияя, говорит она. – Разрешит, я знаю. Он прислал мне фотографию своего дома. Там целый домище.

– Кажется, у него неплохо идут дела.

– Он настоящий богач, – уверяет Хани. – Я не очень поняла, кем он работает, кажется, управляет какими-то фонами, и это, видимо, приносит ему кучу денег.

– Здорово, – говорю я. – У тебя все будет замечательно.

Хани кивает, потом ее улыбка гаснет.

– И у тебя тоже, слышишь? – говорит она. – Когда ты выйдешь отсюда, то можешь отправиться куда угодно. И делать что хочешь.

Я киваю.

– Мы выжили, Мунбим. Не забывай радоваться этому.

– Как мудро, – смеюсь я.

– Я серьезно, – прищуривается Хани. – Обещай не забывать.

– Обещаю.

Она тянется ко мне и стискивает в объятьях, и я тоже крепко-крепко ее обнимаю и улыбаюсь, потому что она права. Мы действительно выжили.

И она, и я – да все мы – оставили часть себя в пожаре, но спаслись. Мы всё еще живы.

После

Дверь открывается, в «Комнату для интервью № 1» входят агент Карлайл и доктор Эрнандес. Оба улыбаются мне и занимают свои обычные места. Агент Карлайл выкладывает на стол пухлую папку.

– Доброе утро, Мунбим, – обращается он ко мне. – Ты в порядке?

– Процентов на семьдесят, – улыбаюсь в ответ я.

– Неплохо, – кивает он. – Как поживает твоя рука?

Вчера после обеда наконец-то сняли повязки. На пальцах видны блестящие валики, а на ладони – извивы белых шрамов, новенькая кожа ярко-розовая, как у младенца. Тем не менее сестра Харроу осталась очень довольна увиденным и без конца повторяла мне, что все могло быть хуже, гораздо хуже. Пожалуй, она права.

– Хорошо. Правда, кожа чересчур натянута, но это ничего.

– Рад слышать. Итак, – приступает к делу агент Карлайл, – я уполномочен сообщить тебе некоторую информацию, но только если ты согласна ее выслушать. Ты можешь отказаться.

По моей спине пробегает холодок, почти как раньше.

– О маме? – спрашиваю я.

– К сожалению, нет, Мунбим, – качает головой доктор Эрнандес. – Об отце Джоне.

Меня коробит от отвращения, я непроизвольно морщусь. Противно думать, что одно упоминание его имени способно вызвать во мне острую физическую реакцию. Прошло, наверное, два или три дня с тех пор, как я в последний раз вспоминала об этом человеке, а может, и неделя, ведь я сознательно стараюсь не впускать его в свои мысли, однако он оказал такое огромное влияние на жизнь людей, которых я называла своей Семьей, что полностью мне от него не избавиться, и я это знаю. Хорошо хоть голос его наконец замолчал – одно время я думала, что этот рев будет терзать меня вечно.

– Так что насчет него? – осведомляюсь я.

– Как я уже говорил, он попал под наблюдение задолго до пожара на территории Легиона, – вступает агент Карлайл. – Расследование еще продолжается, и, скорее всего, пройдет не меньше года, прежде чем дело будет передано в суд. Тем не менее руководитель моего отдела разрешил мне поделиться с тобой предварительным отчетом, в котором собраны данные на Джона Парсона. Если ты, конечно, желаешь это знать.

– Что написано в отчете? – задаю вопрос я.