После пожара

– Более или менее. Отец Патрик верил в Армагеддон и предсказания Книги Откровений. Именно поэтому он основал Легион. Он учил, что Конец света близок и что истинно верующие должны к нему подготовиться. Отец Джон мыслил более… – Я запинаюсь в поисках подходящего слова. – Радикально.

– Разве отец Патрик не понимал, что происходит? – подает голос агент Карлайл. – Если отец Джон был так красноречив, пользовался всеобщей любовью и проповедовал более воинственное учение, неужели отец Патрик не видел в нем потенциальную угрозу своему авторитету?

– Не знаю. Может, другие и видели, потому что в течение нескольких месяцев перед Чисткой кое-кто покинул Легион. Но к тому времени, как отец Джон сделал свой ход, он уже успел стать тем, к кому большинство людей обращалось со своими вопросами и сомнениями и к чьему голосу они прислушивались. При этом внешне он всегда проявлял уважение к отцу Патрику, всячески показывал свою лояльность.

– Переход власти сопровождался насилием? – задает вопрос агент Карлайл. Я качаю головой. – Никто не схватился за оружие и не сказал, что этого не допустит?

Вновь качаю головой.

– Что стало с теми, кто сохранил верность отцу Патрику? – спрашивает доктор Эрнандес. – Я имею в виду, после того как его сместил отец Джон.

– Ничего. Все случилось очень быстро. Было много крика, пара-тройка стычек, когда решившие уехать стали загружать вещи в машины, но ничего более серьезного.

– А много крика из-за чего?

Пожимаю плечами.

– Отец Патрик призывал сохранять спокойствие, но некоторые из уехавших бросили своих близких, поэтому обстановка изрядно накалилась. Люди плакали, называли друг друга еретиками и безбожниками, молились и уговаривали тех, кто намеревался покинуть Легион, остаться.

– Отец Патрик тоже уехал? – интересуется агент Карлайл.

Киваю.

– Да, его автомобиль возглавил колонну.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что с ним стало? – Это доктор Эрнандес. – И с остальными тоже.

– Нет, – отвечаю я. – Нам было запрещено думать о них.

– А сейчас?

Я представляю честное, усыпанное веснушками лицо отца Патрика в то время, как люди вокруг него загружают автомобили, плачут, ссорятся и кричат и все, что он выстроил, в одночасье рухнуло.

– Думаю, мне его жаль. Он лишился того, что считал трудом всей своей жизни. Вряд ли в тот момент я понимала, насколько тяжело ему пришлось.

– У меня есть информация, что в рамках нашего расследования отцу Патрику задавали вопросы, – говорит агент Карлайл. – Если хочешь, я могу поднять данные и сообщить тебе, как сложилась его судьба после ухода из Легиона.

– Меня это не интересует, – качаю головой я.

Он кивает, приняв мой ответ.

– Если передумаешь, дай знать.

– Хорошо, спасибо.

Он снова кивает.

– Ладно. Вернемся к Джону Парсону. Что он делал, пока Легионеры покидали Базу?

– Просто сидел на крыльце Большого дома и смотрел им вслед. Молча.

– Как считаешь – почему? – Вопрос от агента Карлайла.

– Он знал, что победа за ним.

Агент сухо улыбается.

– Ты это сразу поняла?

– Не уверена. Может, потом.

– Ты очень проницательна.

– Просто наблюдательна. В отличие от многих.

– Это точно, – соглашается агент Карлайл. – Точно. Люди говорили о чистке?

– Да, буквально все. Отец Джон сам на этом настоял. Наутро после отъезда отца Патрика и остальных члены Легиона собрались в часовне, чтобы обсудить вчерашнее событие. Каждый обязан был высказаться, принималось любое мнение.

– А после?

– А после упоминать Чистку запретили.

– То есть ты никогда не говорила об этом с матерью или с Нейтом Чилдрессом?

Я гляжу на агента в упор.

– Помните, что я вам сказала?

– Агент Карлайл, – вполголоса произносит доктор Эрнандес. – Мунбим предельно ясно выразилась насчет тем, которые она сегодня не желает затрагивать. Прошу уважать ее выбор.

Агент Карлайл продолжает смотреть мне в глаза, но все же кивает.

– Вы правы, – говорит он. – Прошу прощения, Мунбим.

Катись к черту.

– Все в порядке, – отвечаю я.

– Я бы хотел поподробнее узнать о жизни в Легионе до чистки, – говорит доктор. – Ты не против?

– Нет.

– При отце Патрике членам Легиона разрешалось смотреть телевизор, слушать радио, играть в игры, читать книги и есть все, что захочется, – перечисляет доктор Эрнандес. – Верно?

Я киваю.

– А после чистки все это оказалось под запретом?

Киваю опять.

– И все же люди не перестали любить отца Джона?

– Выходит, не перестали. Не могу утверждать, что думал каждый конкретный человек, но отец Джон заявил, что мы все слишком привыкли к комфорту, разленились и постоянно потакаем своим прихотям. Мы должны стать сильнее, сказал он, и большинство с ним согласилось.

– Стать сильнее для последней битвы? – спрашивает агент Карлайл.

– Разумеется.

– Значит, твоя мама тоже его поддерживала, раз вы обе остались в Легионе? – не отстает агент.

– Достаточно, – вмешивается доктор Эрнандес. – Вы не вправе определять, как будет проходить сеанс, агент Карлайл. Я этого не допущу.