Первая «технологическая глобализация», пришедшая на варварские земли из Рима, привела к быстрому развитию, накоплению материальных благ и ускоренной социальной дифференциации, наступление которой археологи проследили по захоронениям того периода. Высокий статус покойного подтверждали ценные и редкие предметы, уложенные в могилу, а также золотые и серебряные изделия. А ведь еще в начале I тысячелетия мертвецам в загробное путешествие давали лишь немного глиняной посуды, слепленной вручную, да кое-какие личные вещи…
Развитие германской экономики в первые века нашей эры ускорялось отчасти и из-за необходимости платить за привлекательные римские товары. Показателем высокого статуса в IV веке стали уже не котлы и горшки, а дорогие римские и заморские товары — вино, оливковое масло, ткани, искусные металлические изделия и т. п.
Мы уже говорили о торговых трассах, проходивших через земли Центральной Европы, и о категориях товаров, которые по ним везли. Наиболее прибыльной для варварских вождей была торговля рабами и обеспечение работорговых путей. В IV веке основным поставщиком рабов на экспорт была Паннония. Со временем география добычи рабов изменилась: в V–VI веках живой товар везли из-за Вислы, но эти территории вскоре обезлюдели, и работорговцам пришлось идти дальше на восток.
В VII веке, как отмечает Псевдо-Фредегар, франкский купец, «князь» Само пришел в страну вендов (древнейшее наименование славянских племен, скорее всего их западной ветви) с отрядами таких же авантюристов-работорговцев, а король Дагоберт I воевал с ним за контроль над путями торговых караванов. По знаменитому пути «из варяг в греки» во второй половине X века, помимо меда и воска, везли рабов. Рабство было распространено в Европе повсеместно и после IV–V веков оно будет сохраняться еще более тысячелетия.
Эти и другие потоки богатств постепенно, но бесповоротно преображали социальные и политические структуры германского мира, увеличивали неравенство и способствовали укреплению власти племенной знати. Отсюда уже недалеко до появления политических союзов IV века, которые были прочнее и долговечнее прежних.
Образование варварских королевств и переход к территориальной государственной системе практически всегда сопровождались обращением в христианство. Это нельзя считать исключительно заслугой церкви и ее миссионерских трудов. Принятием христианства — и это было христианство
Принадлежа
В начале IV века готы-тервинги в очередном набеге на берега Каппадокии захватили в плен семью, у которой был сын с готским именем Ульфила, «волчонок». Мальчик, разумеется, говорил по-готски, но предпочитал греческий, на котором разговаривали многие каппадокийцы. В этой многоязычной обстановке Ульфила также выучил латинский язык.
Римская империя, особенно ее восток, активно христианизировалась, а тервинги жили очень близко к римской границе. Поэтому в сельской общине, в которой проживали родители Ульфилы, было немало христиан, и будущий готский епископ рос, усваивая религиозные взгляды. Освоив грамоту, он стал младшим священником-чтецом, по-видимому, его проповеди были популярны, а сам он пользовался известным авторитетом у единоверцев.
Рангом епископа Ульфила обязан императору Констанцию II, который решил продемонстрировать благочестие и для этого поддержать собратьев-христиан, живущих под властью готского вождя-нехристя Атанариха. Император предложил Ульфиле посвятить его в епископы, тот согласился. В 341 году он приехал в Константинополь в составе имперского посольства и был рукоположен арианским епископом Евсевием Никомедийским.
Ульфила вернулся домой и служил своей пастве, но, когда Атанарих начал гонения на христиан, вместе с единоверцами бежал в земли империи в Мёзии. Там его снова приветствовал Констанций II, назвав готского епископа «Моисеем готов». К этому времени Ульфила, помимо проповедей и миссионерского труда, уже создал готскую азбуку на основе латиницы, письменный готский язык и начал перевод Ветхого Завета. Помимо этого, он перевел на готский Евангелия и часть Посланий. Благодаря Ульфиле сохранился до наших дней готский язык.
Ульфила активно участвовал в дискуссиях о вероучении, и его характеризуют как яркого, умелого диспутанта. В возрасте 70 лет он в 381 году участвовал в спорах Константинопольского собора.