После Рима. Книга вторая. Anno Domini 430–800

Теперь первую скрипку в королевстве франков играли Пипины, бессменные австразийские майордомы при бессильных королях. Они вошли в силу не случайно: один из Пипинов был главным управляющим королевской налоговой службы, унаследованной от римской администрации. Именно этот род, уяснивший механику финансов и власти, дождался падения Меровингов — а вероятнее всего, деятельно ускорял это падение.

Позднее, когда Пипиниды-Арнульфинги превратятся в Каролингов (так их станут называть то ли в честь Карла Мартелла, то ли в честь Карла Великого), они захотят прочнее обосновать свое право на власть и императорский титул. Для этого королевский секретарь Эйнхард напишет сочинение «Жизнь Карла Великого», в котором положит начало мифу о «ленивых королях» Меровингах — о некогда славном, но выродившемся королевском доме.

Множество поколений веками будут принимать на веру слова Эйнхарда:

«Считается, что род Меровингов, от которого обыкновенно производили себя франкские короли, существовал вплоть до царствования Хильдерика, который по приказу римского папы Стефана был низложен, пострижен и препровожден в монастырь. Может показаться, что род [Меровингов] пришел к своему концу во время правления Хильдерика III[40], однако уже давно в роду том не было никакой жизненной силы и ничего замечательного, кроме пустого царского звания. Дело в том, что и богатство, и могущество короля держались в руках дворцовых управляющих, которых называли майордомами; им и принадлежала вся высшая власть.

Ничего иного не оставалось королю, как, довольствуясь царским именем, сидеть на троне с длинными волосами, ниспадающей бородой и, приняв вид правящего, выслушивать приходящих отовсюду послов; когда же послы собирались уходить — давать им ответы, которые ему советовали или даже приказывали дать, словно по собственной воле. Ведь кроме бесполезного царского имени и содержания, выдаваемого ему из милости на проживание, очевидно, дворцовым управляющим, король не имел из собственности ничего, за исключением единственного поместья и крошечного дохода от него; там у него был дом, и оттуда он [получал] для себя немногочисленных слуг, обеспечивающих необходимое и выказывающих покорность. Куда бы король ни отправлялся, он ехал в двуколке, которую влекли запряженные быки, управляемой по сельскому обычаю пастухом. Так он имел обыкновение приезжать ко дворцу, на публичные собрания своего народа, куда ежегодно для пользы государства стекалось множество людей, и так же он возвращался домой. А руководство царством и всем, что надо было провести или устроить дома или вне его, осуществлял майордом».

Эта политическая публицистика едва ли имеет отношение к реальности. «Книга истории франков» {Liber Historiae Francorum) показывает, что любой король из Меровингов должен был править в координации с группой кланов знати и через эти группы, связанные родством, браками и интересами. Однако несовершеннолетние короли второй половины VII века, которых заинтересованные лица начинали еще в детстве спаивать и знакомить с плотскими радостями, не могли править самостоятельно и тем более не могли согласовывать действия и интересы кланов.

Теперь меровингские короли редко доживали до 25 лет и вскоре стали символом, условностью, декорацией, из-за которой майордомы дергали властные ниточки.

Карл Мартелл идет к власти

Исследования последних 50–60 лет показывают, что по причинам, о которых мы говорили выше, во второй половине VII века силу во франкском королевстве забрала региональная знать. Она растворяла и поглощала реальную власть королей независимо от личных качеств марионеточных монархов.

Увеличим картинку и приблизим ее. В соперничестве австразийских кланов победителями регионального уровня вышли Пипины, а в других регионах были другие победители, и никто не желал склониться перед другим. Это соперничество в конце концов привело к политической нестабильности: центр Франкии начал дробиться, а периферийные территории — Алемания, Тюрингия, Бавария, Саксония — выпали из ее сферы влияния. В землях, остававшихся под рукой франкских королей, платили дань все с меньшей охотой и гораздо чаще поговаривали о независимости — одни тихо, другие погромче. Кто-то рано или поздно должен был покончить с этой опасной ситуацией.