После Шоколадной Войны

«Необъяснимое самоубийство»

Мы никогда не узнаем причину трагического акта Дэвида Керони. Причина объясняется где-то в записке, которую еще нужно будет найти, которая должна как-то отражать его чем-то обеспокоенную душу. Думаю, кто-нибудь из вас, возможно, знает об этой записке — в его словах было странное упоминание о букве из письма. Но никто так и не узнает, что же этот бедный замученный мальчик имел в виду.

В последний день своей жизни он пришел в резиденцию, и это было шоком, я знаю, для каждого из нас, для каждого преподавателя и учащегося «Тринити». Он пришел безо всякого предупреждения. Известно, что человек с жизненными трудностями часто обращает свой гнев против того, кто старается ему помочь. Следователи сделали все, чтобы докопаться до истины. Они взвесили все свидетельства и улики. Они взяли показания у преподавателей и учеников нашей школы — у всех, кто хорошо его знал, хотя нельзя отрицать, что у чувствительного мальчика почти не было друзей…»

* * *

Мать Генри Маллорена замечательно готовила. Ей было не отказать в изобретательности, и пусть у нее иногда что-то могло не получиться, например, суп из огурцов, но ее это не смущало. Ее бутерброды были просто чудом, например, те два, которые она ему сделала этим утром, положив в них тунца, картошку, яйцо, немного сельдерея, маринованного чеснока, залив майонезом и присыпав все это укропом и петрушкой. Еще она дала ему яблоко, помидор и плод, который, как она сказала, Генри еще не пробовал. На десерт было шоколадное печенье. Ему вдруг захотелось есть, и только он подумал о том, как бы вытащить печенье, Лайн начал говорить о произошедшем в День Ярмарки, хотя он, вероятно, был одним из тех, кто испортил жизнь Дэвиду Керони, как и всем остальным в «Тринити». Рука Генри нащупала в пакете печенье, аккуратно извлекла его из целлофановой обертки и приготовилась отправить его в рот.

* * *

«Следователи вынесли заключение, что в «Тринити» никто не причастен к смерти Дэвида Керони. Его нападение на вашего директора было объявлено ни чем неспровоцированным и без объяснимого повода.

И все же я чувствую вину.

Я обвиняю себя в невежестве, в незнании того, что происходит с учащимися у меня школе, в незнании того, что беспокоит каждого из вас на уроке и делает несчастным, в незнании того, где нужно проявить внимание, а где осторожность.

Но вы виновны также. Каждый из вас. И если я виновен в невежестве, то вы виновны в пренебрежении друг к другу, в слепоте. Дэвид Керони был одним из вас, таким же учеником, как и вы, таким же юным. На уроках он был среди вас, с вами же, на переменах между уроками ходил по коридору, в кафетерии сидел со многими из вас за одним столом. Он с вами говорил, а вы его не слышали, не видели, не давали ответов на его вопросы. Обеспокоенный человек всегда подает сигналы, может быть, умоляя о спасении. И вы должны этого стыдиться. Вы должны сгорать от позора…»

* * *

Генри Маллорен так и не смог понять, о чем все долдонил Брат Лайн, и в чем каждый был виновен и чего должен стыдиться: «Я не виновен», — думал он. — «Я его почти не знал и даже ни разу в своей жизни с ним не поздоровался». Брат Лайн утомил его, утомил его так же, как и то, что продавалось в кафетерии. «Почему каждый раз Лайн старается кого-нибудь перемешать с грязью? «Вы должны сгорать от позора». Все тело Генри Маллорена содрогнулось от гнева, и его рука полезла в пакет за еще одной галетой печенья, но его пальцы не смогли его найти. В них сначала попало яблоко, затем помидор… «Черт, должно быть еще печение».

* * *

«…но нам пора остановиться, пора стать добрее друг к другу, оставить в прошлом такого рода ужасные недоразумения и двигаться вперед, в будущее, при этом, не забывая прошлого, и учиться не повторять ошибки — свои и чужие. Тот, кто забывает ошибки прошлого, обречен повторять их в будущем.

В своем сердце я долго искал прощения за мое невежество и нашел его. И теперь, видя ваши глаза, я прощаю вас за вашу косвенную причастность к трагедии Дэвида Керони.