После смерча

— Идем мы как-то по улице, и вдруг мой Федор бросает меня и бежит куда-то в сторону. Смотрю, а он к той красавице, которой мы все завидовали, подбежал, поздоровался, руку ей поцеловал. У меня даже в гла­зах потемнело. Он меня зовет, а я повернулась и — до­мой. Боже мой, как я тогда переживала, сравнивая се­бя с ней. Ну почему я не родилась такой же красивой, как она? Тогда же и решила, что с Федором жить не буду. Пусть идет к этой королеве красоты. Я плакала, не находила себе места, и когда он вернулся домой, всердцах высказала ему все, что о нем думаю. Долго он убеждал меня, что она была вашей девушкой, что вы лучше его и что ему за вами никогда не угнаться. Я не верила, и только когда он назавтра сходил к быв­шим вашим хозяевам, у которых вы жили на квартире, и принес оттуда фотокарточку, где вы сняты вместе с ней, я немного остыла, но тем не менее все равно поры­валась написать вам письмо на адрес редакции. Отго­ворила меня одна знакомая учительница, которая ра­ботает вместе с Голубкой-Надей. Она рассказала, что Надя некогда действительно была влюблена в друга Федора, а вышла замуж за инженера, но уже давно разошлась с ним. После того мы всегда ее видели одну. Такой образ жизни одинокой женщины удив­лял нас.

Скрипнула дверь, и в комнату вошел Федор. Увидев Романа, бросился к нему, и друзья застыли, крепко сжав друг друга в объятиях.

— Маша! Что же ты не предложила дорогому гос­тю раздеться? — Федор, широко улыбаясь, разгляды­вал Романа.

— Ой! У нас сразу завязался такой интересный разговор, что я и забыла о своих обязанностях хозяйки.

— Конечно же, о Голубке. Надеюсь, теперь-то ты окончательно убедилась, что не мне было ухаживать за нею?

— Да ладно тебе прибедняться,— улыбнулся Ро­ман.

— Я всегда радовался, что такая замечательная де­вушка любит тебя. И что примечательно, когда бы мы с ней ни встречались, с лица ее мгновенно исчезала строгость и она, как-то стесняясь, однако довольно на­стойчиво всегда расспрашивала меня, не слышал ли я чего нового о тебе, о твоей жизни. Прочтя как-то в га­зете твое стихотворение, Надя расчувствовалась и ска­зала мне: "Неужели Роман счастлив? Такие люди, как он, обычно не бывают счастливыми. Теперь, когда я стала больше разбираться в жизни, стала глубже пони­мать и Романа. Он человек гордый, бескорыстный, с тонкой, отзывчивой душой. Но, как говорят педагоги, у него слишком неустойчивый, непостоянный, я бы ска­зала, взрывной характер. Его гордыню можно укро­тить: одно теплое, ласковое слово и возле тебя мягкий, добрый человек. Но стоит задеть его самолюбие, упрек­нуть в чем-либо, как он тут же становится высокомер­ным и надменным. Как же хорошо я его знаю".

— Кажется, не так уж много времени прошло, а какими мы все философами стали,— задумчиво проговорил Роман.— Тогда мы были мечтателями, рисовали свою будущую жизнь в розовых красках. Но стоило лишь столкнуться с настоящей, невыдуманной жизнью, и все наши мечты растаяли, исчезли, "как сон, как утренний туман". И ты знай только поворачивайся, чтобы кто или что-либо, взятое тобой за образец, оста­лось с тобой, не растаяло, не исчезло. Я хорошо помню многое из своей тогдашней жизни. Было это в сорок четвертом. Мы с тобой получили награды и шли из шта­ба партизанского движения. Мы закончили войну, но что делать, как дальше жить, не знали. Ты был ра­достно возбужден, строил разные планы.

— Признаться, мне иной раз приходилось тяжело. В первый раз женился не по любви, ты ведь знаешь,— сказал Федор.

— Я не завидовал твоей женитьбе, даже был удив­лен. Думал, что Маша не знает об этом, и все боялся проговориться. А где она теперь, твоя первая жена?

— Она оказалась легкомысленным, более того, не­честным человеком. Работала в том же техникуме, бух­галтером. Когда я ушел в плавание, заболел и умер наш ребенок. Она начала пить. Более того, залезла в госу­дарственную кассу. Судили ее. Отсидев срок, сюда больше не вернулась.

— Так сказать, печальный результат твоих розовых мечтаний.

— Ты не прав, Роман. Я думаю, что все, кто воевал, свою будущую семейную жизнь представляли только счастливой. Война не приучала людей к легкой жизни, а выкристаллизовывала, очищала, учила благород­ному отношению к женщине. Я имею в виду настоящих воинов...

— Федя, человек ведь с дороги, отдохнуть хочет,— как бы извиняясь, что помешала их разговору, замети­ла Маша.

— Умница ты моя, все правильно. Сейчас сбегаю в магазин.

— И я пойду с тобой,— сказал Роман.

— Да ты посиди, отдохни.

— Нет, пойду с тобой. Магазин же здесь, в вашем доме.

Когда они вышли, Роман сразу же, на лестничной площадке, сказал, что хочет обязательно повидаться с Надей.

— Сегодня? — Федор взглянул на часы.— Ну, что же, это можно устроить. Она еще в школе, и мы из ма­газина позвоним ей.

У Романа сразу дрогнуло сердце. О чем он будет го­ворить с ней при встрече? Нет-нет, он только посмотрит ей в глаза. Встретит ли она его взгляд, как когда-то? А может, она и вовсе не захочет с ним повидаться? Все эти мысли пронеслись у него в голове, пока Федор на­бирал номер.