После смерча

— Двое суток в болоте сидели, наблюдали, думали. Сперва хотел направить хлопцев к насыпи, чтобы они завязали перестрелку, отвлекли внимание охраны мо­ста, и в это время с другой стороны заложить мину. Но передумали, учли, что и немцы не дураки, поймут наш маневр и станут еще более бдительными. Думали подползти незаметно и снять из бесшумки часовых, но заметили, что с наступлением сумерек охрана усилива­ется: подходят еще двое с ручными пулеметами. Пар­тизан они не очень-то боялись, ведь леса поблизости нет, а берега речки, на сколько можно охватить взгля­дом, поросли мелким кустарником. Гитлеровцы знали, что фронт приближается, и, наверное, опасались армей­ских разведчиков. Так что взорвать мост можно было только днем, когда состав сновал взад-вперед, подвозя разные материалы для укреплений. Надо сказать, что нам повезло. Как раз поднялся ветер, пошел мокрый снег. Часовые, подняв воротники шинелей, старались в нашу сторону лицом не поворачиваться, потому что именно с нашей стороны хлестал ветер со снегом. Мы быстро нарезали ситника, связали его пучками, скре­пили их, получилось нечто вроде небольшого плотика. Положили на него четыре плиты. И знаете, Павел Ива­нович, я тогда был неправ, потому что подумал, что лучше меня никто мост не заминирует. Хлопцы удер­живали, но я их не послушал, плюхнулся животом на плотик, он в воду и погрузился. Ну что ж, вымок, на­брал полные сапоги воды. Махнул рукой, ничего, мол, со мной не сделается, и поплыл потихоньку вдоль бе­рега. Вы же знаете, Добысна — речка гнилая, извили­стая. И я где за лозу, нависшую над водой, ухвачусь, где торф руками достану, и гребу. Так и продвигался по течению к мосту. Любопытно, что меня все время какая-то невидимая сила к плоту прижимала, и я к вер­ху головы не поднимал. Слушал плечами: куда угодит вражья пуля, а пуще всего боялся услышать очередь с нашей стороны. Ведь сам приказал, как только приме­тят, что часовой повернулся и целится, сразу же бить по нему. Слава богу, мост уже надо мной, а выстрелов нет. Обогнул колючую проволоку и выполз на берег. Потихоньку снял тол, примостился в темном скользком углу. Мост весь светится, рельсы видны. Все-таки не­правильно мы рассчитывали, подумал я: взорвать с двух сторон. Подожжешь бикфордов шнур с одной сто­роны, пока переберешься на другую, дым могут заме­тить. И мне не терпится, уж очень хотелось побыстрее заминировать, а тут, как на то лихо, дрожь на меня на­пала, трясет всего. Нет, думаю, если сделаю так, как задумали, не уйти мне из-под моста. А о одной сторо­ны взорву, что ж, немцы быстро дыру залатают. Слы­шу, громыхает поезд. Достал из вещевого мешка моток детонирующего шнура, по концам зажал зубами кап­сюли, пополз вверх. Выгнул шнур в виде журавлиной шеи, просунул между шпал и зацепил клювом-капсю­лем за рельс. Поезд приближался, и я мгновенно ска­тился вниз. Взобрался на свой плотик и вдоль берега, словно лягушка, подняв голову, поплыл против тече­ния. Как мне хотелось побыстрей доплыть хотя бы до прибрежного лозняка! Позади раздался страшной силы взрыв, заскрежетало железо. Я оглянулся: паровоз во­ткнулся носом в воду, а тендер медленно поворачивался под напором вагонов. Меня увидел часовой и выстре­лил из винтовки. Вода брызнула мне в лицо. Не помню, как выскочил на берег. До кустов было уже совсем близко, как вдруг почувствовал, что ногу, будто неви­димым крюком, рвануло вперед. Но до кустов я все же добежал. А там то ли зацепился и упал, то ли наме­ренно пополз на четвереньках. В сапогах полно воды, но одна нога почти перестала слушаться, начала го­реть. Со стороны моста продолжались одиночные вы­стрелы. Я крикнул. Хлопцы подбежали ко мне и под­няли на ноги. Откуда только силы взялись! Я сам, без их помощи, бежал еще с полкилометра. И только тогда сделали мне перевязку. Еще повезло, что пуля не за­тронула кость. Ну, а потом соединились с нашими. Во­енный госпиталь. И вот, какой есть, перед вами.

— Хорошо, мы на тебя заполним еще один наград­ной лист,— сказал Павел Иванович.— Думаю, что все твои неприятности уже позади. Так, сынок?!

— Нет, Павел Иванович, может, потому что все это было давно, а может, виной этому другая причина, точно сказать не могу, но мне сейчас очень тяжело.

— А что случилось? — удивленно посмотрел на Ро­мана Павел Иванович.

— Жизнь как-то складывается нелепо. Поеду учиться, но к вам обратно не вернусь.

— Ты что-то скрываешь от меня, так, что ли?

— Да что скрывать, если все пошло прахом.

— Из такой войны вышел здоровым, красавец и теперь, можно сказать, на взлете... Мне не нравятся такие нотки. Не понимаю, с чего бы это?

— Видели бы вы мою девушку... Зачем мне теперь красота, взлет, награды.

— Что же все-таки произошло?

— Замуж выходит.

Роман увидел, что Павел Иванович будто пытается сдержать улыбку, но тот, прикрыв глаза, задумался, как бы ставя себя на место этого молодого парня. И не решился сказать что-нибудь плохое в адрес незнакомой девушки. Скорее всего, остался при своем мнении, одна­ко, соблюдая необходимый в таких случаях такт, спросил:

— И долго ты с ней встречался?